Малый Проданчук, сельскый сиротюк

Сесь материал автор появив у новинцѣ Нова Недѣля 23. юлия 1939. года под псевдонимом Сокыр­ни­ц­кый Сирохман, а у наш час спас го од забытя Михаил Капраль у ним приправеном зборнику творов Годин­кы, котрый назвав «Час гурше, ги вода…». Як предпокладат зоставитель зборника, Годинка мог быти не автором сего твора, но лем литературным обробителем записок свого стрыя. Так ци иншак, Годинку знаеме, як запаленого народовця и доброго знателя языка, пак и туй ексцелуе межи нашыма писателями як знаменитый  повѣстярь.

         З малым Проданчуком через два лѣта бави­ли сьме ся у воросѣ. Давно то было. Щи сперед Кошу­товой ребелии. Я мав 5, а Проданчук 3-4 рокы.

Чий быв дѣтвачок? У селѣ ся родив, ци десь з дакотрогось сосѣдного села приѣхав и туй ся зостав, ци хтось го из чужого принюс и у селѣ лишив? Нихто не знав. Ни он сам. Родичов не мав. Отця, матери не познавав. Ни сельскы люде нигда их не споминали, ни он нигда не звѣдовав за нѣ. Може, ож десь хтось знав их, али мовчав...

     Роса, дождь, снѣг паде з хмары. А его яка хмарка спустила в село? Сестричок, братчикув у него не было. Якыйсь вѣтер го придув. Пущый быв, ги потя. Бо пташчок вылетит из гнѣзда, та и верне ся у гнѣздо. А он, сарачок, не мав гнѣзда, де вечур головку приклонити. Такый самосадник быв, якых май­­же у каждом селѣ было по едном по двох. Стебелькы людскы, насѣня чоловѣчое, котрых лиш ангел хранитель дозирав и сокотив.

     У лѣтѣ Проданчук люг усюды, вадь в отой ци гентой загородѣ под копицю, вадь на поли под корч. Конарѣ простерли ся над ним и прикрыли го. Свирѣнькы зачали свои пѣснѣ играти. Наш неборачок солодко заспав. И спав до рана, коли пак додня ранный вѣтрик яв листя колысати, и листя яло шептати и пома­лы шелестѣти и хохотати, коли потята яли посвис­ковати, – тогды и он проснув ся и устав.

     У зимѣ прикрав ся десь под колешню у воз, у шопу, у пелевню, де мало сѣна вадь соломы было. Затяг ся у ню, та до зорь ся тряс од студени. Студѣнь не дала му спати. Лиш подрѣмковав. Были у зимѣ по вершках, коло зворѣх „зимовкы“, де овцѣ ночовали з овчарем, котрый их и тогды сокотив и дозирав. Верг им сѣна. Зрубав смерѣчку вадь ялину, обы мали што пригрѣвати. Пак напоив их. Люде, по болшой части жоны, каждой суботы топтали дорогу и мѣсили снѣг до зимовкы и приношовали югасови ощипок, рѣпы ид сыру та соли, обы мав што ѣсти до другой суботы.

     Проданчук познавав овчаря щи из „салаша“. У лѣтѣ раз сарака чоловѣчый червачок так ся кормив, ги гуселниця: зеленым плодом. Зберав та ѣв плоды. Были там под хащов и малины и чорницѣ.

Раз заблищит и загримит. Сирота хлопчик не збачив, же буря над нами. Куды теперь ся крыти? На щастя, овчарь затрумбетав на штось, Проданчук быв близко. Якысь минуты, тай перепуженый рыбенок натрафив на салаш ид югасови. Якмай быв час, бо дождь яв ся сыпати, пак ся ллье, так, ги бы водяны мотузы з горы на землю тѣгав якыйсь гонихмарник. Небожчик дѣтвачок од темноты и волочити ся не знав, од блиска, грома, дождю цѣлком утратив головку. Та бо што за силу може мати дѣтина, там, де природа своима силами играе? Чоловѣчый зеренок лем только почув, ож дале не бируе. Айбо живот гибы остатным махом не давав ся. Дѣтвак без самознаня заверещав. Як лиш бировав. Коло него трѣск, дурк, плеск. Еднако чути было го ци на три сяжнѣ. Овчарь, у котрого уха файны, ги у серны, очи остры, ги у орла, коли ипен у колибу ся затягнути хотѣв, почув дѣтинскый рев и выпхав голову тай за­кричав: пойдь сюды, чоловѣчку крыхтичко. Скоро, ско­ро... Малый бѣделачок, як учув хлопскый голос, марнов бѣдов доцабав до колибы и замлѣлый упав при улазѣ до колибы. Овчарь подняв малый трупик и поклав у колибѣ на веретов прикрытое сѣно. Пак узяв из котла мало воды у жменю и погладив очи, подняв лежащого голову и из горщика дав му молока пити.

     Зомлѣлый дѣтвачок у куртом животѣ много уже бѣды перетерпѣв: болше ги усѣ тоже трирочны дѣтвакы, сельскы родакы, котры мали де головкы скло­нити и чим ся прикрыти.

      Та и теперь скоро став на ножкы. Тадь правда, што правда, не мож таити, же малый ходисвѣт став на ногы. Али овчарь, Когут Андрѣй, прощен бы, хлоп быв такый, же з медведем ся пустив росщибати, една­ко сердце горазд на мѣстѣ стояло, а Проданчука и без того дуже любив, зараз побачив, же дѣтинча дуже поморено и духом упаде. Та узяв го на рукы и поклав на свое лежалище, и щи го раз напавав теплым молоком тай го прикрыв, чим муг. Малый хлопчик намах заспав. Рано, слава Богу, здоровый, аж и мало фарадный, устав. Нич му не шкодило тогды. Али у два рокы – еднако замерз.

     Люде не правили пса за ним. Жоны го корми­ли, кохали и одѣвали, як мож было. Сяк минули два рокы. Проданчук малый подростав помалы и вырос на 5¹/₂ рочного малинка. Али зато дуже марно жыв и страха много натерпѣв ся. Нигде не муг прилѣпити ся. Слабу стравку, сербанку та мачанку му туй-там дали. И якусь цуру, ряндаву сорочку, дѣравый петек завѣсили на него, же ледвы годен быв волочити ся. Цура­вый петек од шыѣ до ног висѣв на нюм. Али ни у еднуй хыжѣ не сперали го. Усе, усе чужый быв, у цѣлом селѣ. Лем я бавив ся з ним. Та Андрѣй, овчарь ласкав го. Може зато никав побра­тимско на малого, коли ся ид нему и коло него стулив, же и он такый сельскый сиротюк быв. Проданчук бывало усе поглядав овчаря, коли не знав, што чинити. Не лиш салашѣ знав у лѣтѣ, ай и усѣ зимовкы. Не раз ночовав малый хлопчик у зимѣ у такой далекой зимовцѣ, де ся перед вѣтром затяг.

     Али раз, уже 6-рочный легѣнчук быв, небо­рачок, страшно походив. Не он походив, ай нещастя го догонило, напало, и сирота малый неборачок замерз на пути. А то ся так стало, як нам овчарь росказав, ци росповѣсти росповѣв, али и сам я не знав, як ся стало. И мамка моя, и отець не знали. Мы сами прислуховали ся.

     Учора понад вечур, знаете паночку, такый снѣг упав, же и протоптати го ледвы мож было. Снѣг так густо падав, мотылькы так ся сыпали, же чоловѣку было гибы у сметанѣ топтав. Бѣлое затемнило воздух. Чоловѣк и палець собѣ не видѣв. Боже, кого тот бур­ный снѣгопад, могу сказати снѣгогуща, на поли напала, тот ледвы ся спас жывый. Снѣг так высоко лежит, же и дверѣ ледвы отворити. Попод стрѣху сѣгат. Я у Василинка Василевуй зимовцѣ быв. Знают пан отець, там у Лемках, высше их загороды. Цѣлу ноч ем не спав, лише­-м подрѣм­ковав. На огень ем клав ружча та кымакы, хоть студѣнь мало полѣвило. На зорях перестав снѣг густо ся сыпати, ай еднако падав. Хочу дверѣ отворити, айбо не мож. Духом ем знав, же снѣг поверьх головы. Як я дверѣ дрыляти, ачей на только друлю у снѣг, обы-м ся выпхав. Довго ем ся мучив, докы ми ся удало у снѣгу яму выкопати. Скоро и зарвала ся. Яв я лопатов глубоко у снѣг сѣгати. Мечу снѣг, та чищу улицю у снѣгу так, же право и налѣво высокы стѣны выру­бав ем из снѣгу. Два псы мои: Круп та Лип, усе за мнов. Як ми ся вдало цѣлу улицю ци на на 30-40 сяжень протоптати, яли псы, пропали бы, – честую вам паночку честну голову, – так выти, ги на мертвця. Духом у гадку ми упало, же то хыба так може быти, же дахто замерз. И же добрѣ ем думав, дораз ем видѣв, бо псы яли на едном мѣстѣ гребсти. З того ем упознав, же змерзлый недалеко лежит под снѣгом. Зачну лопатов помагати псом. Раз лиш вижу: якысь цундры... Боже святый... малый Проданчук замерзлый лежит под снѣ­гом твердый, ги камѣнь...

     Рано люде притоптали ся ид менѣ поникати, ци я з овцями не замерз. Пошли назад, принесли малы сани. Поклали мы трупик Проданчуков на нѣ тай из­везли сьме долу ид церкви. Люде добротливы изла­тают теперь малое деревище, а я пришов Вас, Отець наш духовный, попросити, обы сьте ласку мали сель­ского сиротюка запрятати. – Горазд, – каже му отець, – запря­таю и то задарь, як ся то розумѣе. Али роскажи ми, честный хлопе, што думаеш, як ся стало з малым небораком сесе нещастя?

     Я не годен знати, паночку солодкы, як ся ипен стало. Нихто не видѣв, як ся малый мертвець мучив, до­кы го конець догонив. Ай так собѣ рахую, же попо­лудню ид менѣ до зимовкы ся рушив. Бизовно гадав собѣ, же там ся нагрѣе и у теплом переспит довгу ноч. Так ми ся привижуе, же му ся на половинѣ пути могло быти, коли снѣг яв падати. Бѣда была дѣтинѣ, же нагло так ся зачав сыпати. А сирота хлопчик не мав ищи только сил, обы быв годен го перемочи. Не было моци спасти ся. Нещастник талапаючи у снѣгу наскоро так ся зморив, же и дыхати ледвы мог. Лем волочив ся, на колько бировав. Пак ищи ид тому пришло, на горьку му бѣду, же змерькати ся зачало. Не далеко ид зимов­кы, на 40-50 сяжень, куды­-­м путь межи снѣж­ными стѣны прорубав, лежав му трупик лицем ид земли. Коли го бѣла ноч обяла, сила го лишила, дыхати му не дало, як и верещати не бировав, може зомлѣв и упав. И тогды уже устати не мож. И чоло­вѣку нѣт. Снѣг го при­лѣпив. Ледвы ем годен быв го вы­дрябати испод снѣ­гу. Так могло быти.

     Другый день запрятали сирота замерзлого Про­данчука. У матрицѣ помершых села М... можете поискати и читати. Пак помолѣм ся за душу малого сиротка. Боже дай му покой, и вѣчна му память.