Росквѣтнута планка (1.Мартина*)

Авторцѣ ся найвеце дарить сподобити психологию женской душѣ… Пи­са­телька симпатизуе из женскыма типами ай тым, же описам их живота да­вать у книжцѣ веце простору и зображуе их такой выимково як типы по­зи­тив­ны. З той причины ей мож  означити за авторку женску…

Штефан Сухый

Мартина ишла чекати Любу на заставку. Ступала по мѣстском ходнику и было ей файно на души. Личко ей горѣло ружовостьов, якымесь ще про ню незрозумѣлым огнем. Груди си глядали свое мѣстце в пазусѣ, пробивали ся на свѣт через тоненьку крайковану бѣлу блюзочку. Бородавочкы ся указовали через просвѣтну подпырсенку, котру ей мама еще лем недавно на пятнадцятку купила.

– Мам, а то мам носити? – попросила ся матери.

– Гей, дѣвко моя, уж есь доста велика. Вшиткы дѣвчата у твоем вѣцѣ уж носять.

Мартина си пошла облечи подпырсенку до другой хыжѣ. Поставила ся перед глядило, росчесала си довге, чорне, як смола, волося, котре сягало аж по пас, нашпулила уста и зужыла синѣ, дакус монголоидны очи, и зачала стругати вшелиякы гримасы.

– Мам подпырсенку! Мам подпырсенку! – покриковала в якымесь захватѣ и вертѣла ся перед глядилом, як гадина.

Нараз прилѣпила чоло на глядило и зачала си обзирати детали твари. Як кебы еще ей нигда не видѣла. До ока ей впали пырщѣ, что ся блискали на бородѣ и коло носа. И нос ся ей здав якыйсь довгый, обервы дуже широкы, и уста дакус пригрубоваты. Закрыла долонев тварь и якусь хвильку так постояла в забытю. Як кебы то уж не была она... Хотѣла си припомянути вчорашню Мартину, але нияк ся ей то не дарило... Перед нев у глядилѣ стояла уж якась инша Мартина, з новым выразом у твари, повным чеканя...

– Мам, можу йти днеська на забаву? – шмарила ся Мартина матери коло шиѣ, набита новым чутьом.

– Ой, дѣвко моя! Перша школа, а потом забава, – одповѣла мати.

– Мам, але то недалеко, лем ту, до Дрѣчняка. У бабкы пересплю. Ай Любка Гарайдичова иде зо мнов. Пустите ня? – благала матѣрь.

– Но, добрѣ, але не до рана, – погрозила мати пальцьом. – Жебы ем не мусѣла за тобов ити з прутом.

– Мам, та чей ем не маленька, – роскошно ся засмѣяла Мартина и зась ся обвила матери коло шиѣ.

– Давай позор на себе. Не же ся буду за тебе ганьбити!..

– Мамо, мамо, – лем только выповѣла на материны слова Мартина и цѣла нарадощена ся зачала риктовати на забаву.

Мартина уж пару раз была на дискотецѣ в мѣстѣ, де з родичами бывала, але хотѣла попробовати, як то е на селѣ. Люба, ей камаратка, яка ся тыж учить за шивкыню, то она выдумала, же пойдуть на забаву до Дрѣчняка. Мартина сугласила, бо при той нагодѣ пойде попозирати на бабку, у котрой уж давно не была, а правду повѣсти, ся ей за нев цло. А окрем того, тѣшила ся на змѣну. Днеська мала на то причину. Чула ся якось доспѣлѣше. Хотѣло ся ей чтоська до­казати. Тото чтось ей перенаслѣдовало, не могла ся го збавити. Едным сло­вом, на тоту забаву мусѣла ити...

Кедь выбавила з матерьов «формалиты», облекла си тѣсны джинсы, поправила крайковану блюзку – и уж ей не было. Вылетѣла з бытовкы, як куля, лем-лем, же стачила матери, яка стояла за фирганков, закывати.

Конечно ся стрѣтила з Любов на автобусовой заставцѣ.

– Агой!

– Агой!

– Идеме? – попросила ся Люба.

– Идеме! – сугласно прикывла Мартина.

Забава в култураку уж была в повном роспалѣ, кедь там пришла  Мартина з камаратков. Плакат на стѣнѣ ознамовав, же грать група МИКС. Днука властного слова не было чути, бо вшитко ся одбывало в едной мѣстности, де акустика не была найлѣпша. Але молодым людьом то не барз вадило. Они танцьовали, перекриковали ся и часто ся розумѣли без слов.

Люба з Мартинов собѣ глядали мѣстце, де бы собѣ могли сѣсти. Уж нич не было вольне, лем при самых дверях быв якыйсь столик, а за ним якраз два стольцѣ.

Там си дѣвчата и посѣдали.

– Что будеме пити? – попросила ся Люба.

– Но, пепси, – одповѣла Мартина.

– Пепси? – засмѣяла ся Люба. – Что есь упала з грушкы? Даме си вино!..

– Но, та си даме, – повѣла Мартина, жебы не была горша.

– Але я заплачу, бо недавно ем мала народенины.

– Гей? Но, тото! – скрикла Люба. – Я цалком забыла!

– Люба обяла Мартину коло шиѣ и голосно ей цмукла на лѣве лице.

– Но, кедь так, та я заплачу. Як дарунок!

Мартинѣ ся любила Любина прямость. Дякуючи ей, ся ту чула добрѣ. Люба ся ей здала така природна, без заборон, что Мартина о собѣ не могла повѣсти. Она ся все лѣпше чула на самотѣ. Глучны забавы приимала з резервов, так, якбы ся ей не дотыкали, так, якбы не належала до сучасного свѣту. Може, днешний вечур дачто з нев зробить...

Як заграли, по Любу пришов танцьовати якыйсь хлопець од сусѣдного стола. Мартину си обзирав довговолосый, патлатый довгаль.

– А ты нам ту кого привела? – позвѣдав ся Любы, з яков ся, якбач, знав.

– То Мартина. Ходить зо мнов до школы, – одповѣла Люба, тримаючи свого партнера за руку.

– А-а-а! Мартина! – скривив ся тот иронично. – А знать нашы моресы?

– Оле, Вожатай, будь тихо! – одповѣла такой Люба. – Мартина е ту першый раз на забавѣ.

– Я лем, ци знать, як то у нас ходить. Пойде з нами до каналу? – нахылив ся над Мартину Вожатай, од котрого несло алкоголом и цигаретлями.

Мартина ся автоматично одтягла од Вожатая, як од чогось нечистого, брыд­кого, од чого треба утѣкати. Притискла ся ку стѣнѣ и чекала, что буде дале. Як чула о каналах, аж ся цѣла затрясла. Чула чтось о том, же молоды люде ночують в каналах, але жебы ся то уж достало и на село? Теперь ся на властны уха пересвѣдчила, же на валалѣ молоды так роздумують и жиють, як в мѣстѣ, лем з тым роздѣлом, же в мѣстѣ ся маш де скрыти – межи панеловы стѣны бытовкы, а на валалѣ тя каждый знать и видить. Скрыти ся хабаль мож до лѣса або до копы сѣна, але и так ся вшитко на другый день укаже.

– Пойдеш танцьовати? – зразу ся пригварив Мартинѣ низшый поставов хлопець из свѣтлым волосьом и понад стол наставив ку ней рукы.

Мартина ся их хопила и вышла споза стола. Была вдячна тому незнамому хлопцьови, котрый ей выслободив од неприемного Вожатая, з очей котрого нич доброго не позирало.

– Я ем Петьо, – представив ся Мартинѣ хлопець в танцю.

– Я Мартина, – одповѣла она.

– Не видѣли сьме ся уж дагде? – опросив ся.

– Може. Я ем ту ходила ку бабцѣ на вакации.

– Ах, так!..

Музика грала. Мартинѣ ся легко танцьовало з Петьом в ритмѣ брейку. Кедь заграли, помалы, учула тугы Петьовы свалы на руках и ставало ей млѣн­но. Не боронила ся його обятям, але ся им поддавала, як квѣтка ранной росѣ.

– Я ту роблю на дружствѣ. Хожу з трактором, – повѣв Петьо тихым го­ло­сом.

– А я ся учу за шивкыню, – зашептала.

– Як ти красно пахне волося, – озвав ся по павзѣ Петьо и погладив ей по го­ловѣ. – Чим собѣ го мыеш? Вошинговом? – и еще ближе си ей притяг ку со­бѣ.

– Лем так, обычайным березовым шампоном, а змывам си го руменцьом. Од тых, модерных, волося выпадуе, – стиха одповѣдала Мартина и якесь млостне незнаме чутя ей стяговало горло. Од его слов чтось тепле ся ей роз­ли­вало по грудях.

– Но, кочка есь. Красно ся облѣкаш, – зась повѣв Петьо.

– Але... – хотѣла Петьови чтось одповѣсти Мартина, як ся коло них зась з’явив Вожатай и злегка вдарив Петя по плечу.

– А теперь я йду з нев танцьовати! – повѣв и роскрочив ся нашироко.

– Но, так, не зачинай, Вожатай, – повѣв змирливым тоном Петьо.

– Дай ми потанцьовати з тов мѣстсков фифленов. Любить ся ми.

– Но, кедь з тобов пойде?

– Зо мнов пойде кажда! – одповѣв тот. – Я ставляв забаву! Е то чтось як право першой ночи, – засмѣяв ся Вожатай и прудко хопив Мартину за руку.

– Я уж мам партнера, – одтягла боязливо руку Мартина.

– Что? Ты уж маш партнера? Она мать партнера!.. Ха-ха-ха!.. – засмѣяв ся иронично Вожатай. – Так, ты не пойдеш зо мнов танцьовати! – уж з грозьбов в голосѣ ся попросив Вожатай.

– Нѣт! – певно одповѣла Мартина и цалком игноровала пяного Вожатая.

Мартина си думала, же тым ся то скончить, же Вожатай ей дасть покой. Та де там! Еще не знала, что ся може зробити з паробком, котрый достав ко­шом, а еще з такым, як быв Вожатай, котрый не хыбовав коло ниякой биткы на валалѣ. Зато си не хотѣв з ним никто нич зачинати. Але что знала Мартина! На забавѣ ту была першый раз, а такой ся ту стрѣтила з Вожатайом.

– То ся увидить! – скричав Вожатай, а еще наширше ся роскрочив, як ке­бы хотѣв утримати вагу пяного тѣла на ногах.

– Гей, музиканты! – скричав. – Я плачу! – и вытяг з кешени стовку. – А те­перь тоту мою!..

Мартина ся певно тримала Петя. Перед нима стояв Вожатай, высокый, тонкый, як конопля. Волося мав довге, роспущене по плечах, котре ся од бруду аж блискало... Вожатай упер очи на Мартину и зачав ся ку ней приближовати. Чим веце чула цигаретльовый дых Вожатая, тым певнѣше ся тримала Петьовой рукы.

– Так что? Пойдеш?! – позвѣдовав ся тоном, котрый не знюс стопарчѣня.

– Нѣт... – одповѣла стиха Мартина и зострашеным поглядом ся пообзерала доокола, глядаючи у громадѣ захрану. Глядала поглядом и Любу, але тота, як кебы ся под землю провалила, не было ей нигде. Молоды люде ся стиха призирали, а старшы бабы, что сидѣли на лавках довкола, си чтоська шептали. Як видно, никто ся не хотѣв мѣшати до чужого спору.

Вожатай потемнѣв, як хмара, очи му счервенѣли.

– Та ты з кым хочеш фигльовати? Ты, една, пырщава!.. – засычав через зу­бы.

Вожатай з прудкым гестом двигнув руку, жебы ударити Мартину, але його правицю у воздусѣ вхопив Петьо.

– Не рушай! – скричав.

– Ты си хочеш зо мнов зачинати? – Вожатай счервенѣв у твари, як рак. – Но, подь! Сам есь си о то колядовав. Або ся боиш?

Люде ся росступили. Вожатай ся поставив до середины салы. Наперед вы­сукав рукавы на сорочцѣ, але потом си чтоська роздумав, злупив едным шма­гом из себе сорочку и роздер ей наполовину. Было чути як гомбичкы цуп­ка­ють по земли.

– Но, подь! Подь! – кричав, як в шаленствѣ Вожатай на Петя. – Ты ся ми хочеш ровнати, ми, балгаздови? Тобѣ еще по бородѣ молодо текло, кедь я ту ставляв забаву. Подь, тракторику, подь, – кымкав у бок Петя.

Тот зробив крок допереду. Мартина не чекала, что буде дале... Выбѣгла из салы, и пустила ся навтѣкы темнов ночов аж на вышный конець ку бабцѣ. Боже, як ей одлягло, кедь увидѣла, же у бабкы ся еще свѣтить. Задуркала на дверѣ.

Бабка лем сплесла руками.

– Та что ся стало, дѣвч? Де есь ся ту взяла? Вночи?..

В Мартининых очах ся трепотали слызы.

– Йой, баб,.. там... ся бють... на забавѣ... Ледва ем утѣкла…    

– Кто, кто? Гварь голоснѣше, бо я уж не дочувам.

– Там Вожатай и Петьо... Я не хотѣла йти з Вожатаем танцьовати, а он... он и мене хотѣв ударити, – наконець выдавила из себе через слызы цѣлу правду Мартина.

Бабка ей притулила ку собѣ и погладила по головѣ.

– Не плач. То нич, дѣвче мое, то нич. Добрѣ, же ся на тобѣ бють... А теперь подь спати. До рана вшитко помине... Ой, мине ся вшитко, мине...

Мартина послушно пошла ку постели и зачала ся зоблѣкати. Лемже, покы заспала, минув даякый час, бо днесь пережите ей начисто змогло, цѣла ся тряс­ла и довго ся не могла заспокоити. Ровновагу тѣла и душѣ зачала наберати, кедь ся попозирала на бабку, яка си на ночь росчесовала, густе, як грива, из стрѣберным блиском, волося. Была така красна, як з приповѣдкы. Тварь мала гладоньку, без едной зморщкы, а очи ей свѣтили невысловнов добротов и простотов, кедь си сѣла на край постели, прикрывала Мартину и приповѣдала:

– Ой, мине ся вшитко, мине...

Мартину бабкины слова заспокойовали, од ей дотыков ей ставало легко. Зась ся чула малым дѣвчатком, котре не раз слухало бабкины приповѣдкы и заспавало твердым сном под ей теплым боком. Лем что ся Мартина зачала переношати до своих дѣтскых роков, клѣпайкы ей отяжѣли, и молоде тѣло опановав солодкый сон...

 – Божа недѣлька. Скоро до церкви будуть звонити, а ты, спактошко, доколи будеш спати? – учула рано Мартина над собов нѣжный бабкин голос. Мартина ся солодко понатяговала, як мачка, и лѣниво отворила очи.

– Повѣдай, что ся ти снило? – озвала ся бабка уж од пеца, на котром что­сь­ка пригрѣвала в горнци.

– Нич таке, баб, лем ся ми здало, же вы сьте бабка з приповѣдкы.

– Таке повѣш... – засмѣяла ся тихо бабка. – Я, а з приповѣдкы? Что тя таке напало? Радше ми повѣч, ци ся ти не снив тот, як го звуть, Вожатай?.. 

– Дайте покой, бабко. Ани у снѣ бы ем го не хотѣла видѣти. Еще теперь ся трясу, кедь си на то вшитко подумам.

– Так, так. З хлопцями ся не треба загравати, а ще з такыма як тот Вожатай. Дашто ем о нем чула, але вельо того не знам, бо уж даяк межи людей не хожу. Уж ани ем до церкви не годна пойти. Еще так дома... Лем только знам, же родичов мать фест богатых. Сама Америка, авта аж двѣ, якбач, мають. Лемже до гробу никто нич не возьме. А на том свѣтѣ ся псы з роскошу бѣсять. Ой, так то е, дѣвче мое, так...

Мартина ся дале лѣниво натяговала под бабкинов перинов и слухала ей спокойный голос, котрый на ню вплывав як балзам. Бабку затямила еще з дѣтства. Мати, жебы ся з наймолодшов Мартинов ей братове не надерали, на вакации ей все «одложила» ку бабцѣ. Дѣвча си на ню звыкло, як на властну матѣрь.

Теперь рано, у бабкы, де вшитко пахло тов необычайнов недѣльнов ат­мо­сфе­ров, кедь в ей хыжчинѣ пановала чистота и покой, Мартина си аж теперь усвѣдомила, як е добрѣ мати таку бабку, котра погладить, заспокоить и не прозрадить никому ей тайомства, ани матери. В том моментѣ была рада, же забава ся так скончила, як ся скончила. Што бы зробила, кебы ей Вожатай уда­рив? Може, бы ся, не так, може, од болести, як од ганьбы, пропала под землю. «Пырщава!» – спомянула си на Вожатаевы слова, котры ей шмарив без чутя до твари, и якы еще ей и теперь колють коло сердця.

– Баби! – закричала Мартина нараз.

– Што, дѣвче мое? – двигла очи стара Поточнякова од горнця в яком пригрѣвала поливку з когута еще одвчора, бо в недѣльку нигда не варила. Ѣла страву з минулого дня.

– Мам такый проблем, – приближила ся Мартина ку бабцѣ. – Позирайте, на твари мам повно пырщов. Чим их веце душу, тым их е веце. Што мам робити?

– То нич, дѣвче мое, то нич, – бабка ся слабо усмѣхла. – То кров треба змѣ­шати...

– Баби, не фиглюйте... Ай вы мали даколи, кедь сьте были молоды, такы пырщѣ? – цалком серйозно ся попросила Мартина.

– А ци я, Боже, си памятам? Я ся з тым нигда не старала. Чом ся ня таке просиш?

– Бо мате таку красну тварь. Другы стары бабкы мають зморщкы, а вы нѣт. Чом сьте така все красна? – опросила ся бабкы просто Мартина.

Бабка ся зачудовано попозирала на свою внучку. Уж си ани не споминать, жебы ей колись ктось повѣв такы слова.

– Просиш ся ня таке... Не красна ем, то лем ся ти така вижу, бо ем твоя баб­ка.

– Але, баби, факт, попозирайте ся до глядила, – хотѣла насилу доказати свою правду Мартина.

– Не буду я ся до глядила позирати, бо ем ся до него нигда не позирала. То лем Ганка, твоя мама, го ту недавно завѣсила, жебы было на параду.

Стара Поточнякова ся сперла на столець коло стола, скрижила рукы на грудях, двигла очи ку святым образам, котры густо висѣли еден при другом на стѣнѣ, и глубоко си вздыхла.

– Не мала ем солодкый жывот, ой, не мала, дѣвче мое... Быв час, кедь в моем животѣ лем слыза слызу доганяла. Было всяко, лемже я ся не здавала. Моле, скоро стовку доганям, а еще ани у доктора ем нигда не была. Так, веру, живот ми перешов, як една минута. Не мала ем часу на нич инше думати, лем на роботу. А правду повѣсти, ани теперь ся ми еще не хоче умерати и хоць бы ся уж патрило, – бабка ся усмѣхла. – Нѣт, не думам на смерть. Кедь прийде, та буде ту... Мартин, видѣла есь тоты квѣткы в загородцѣ коло плота?

Мартина прикывла.

– Квѣткам ся найвеце радую. Они грѣють мое сердце. На поле уж ем не годна ходити, та холем ту, в загородцѣ минать мой час. Моле, а тота планка коло хыжы... Каждый божый рок квѣтла, родила. Не мала одпочинку, як и я... Того року ся ми якось не любить, зачала схнути. Уж на ней только планок не буде, як по минулы рокы.

– И вы, бабко, як тота планка, квѣтнете фурт, – доберала си бабку внучка, котрой ся видѣли бабкины слова, як з якогось филму.

– А ты ся не смѣй. Тота планка не е обычайна...

– Не е обычайна? – скоро подскочила Мартина и досправды си подумала, же бабка си лем выдумуе, а же она, Мартина, як фурт в дѣтствѣ, ей повѣрить. – А то як думате, же е чаровна?

– Она, тота планка, жебы есь знала, раз розквѣтла взимѣ...

– Взимѣ? – скрикла Мартина зачудовано. – То не може быти правда? Вы фиглюете, як все...

– А што е правда, дѣвче мое? – позвѣдала ся спокойно бабка. – Лем тото, што видиш на властны очи и чуеш на властны уха. Ой, вижу, же твоя мати не мать на тебе вельо часу, лем в той рештаврации ся з людми заѣдать, а дѣвча не знать нич о животѣ. А кебы вас мала только, як я своих? Сѣм сынов ем мала, а наконець ся народила твоя мама. Сама не знам, як ем тото вшитко встигала. И на полю, и дома. А теперь ем сама зостала. Там прийде картка з Прагы од Ивана, там з Гуменного од Василя, ани сама не знам колько и од кого их при­ходить. Але то лем карткы... – повтерала си заслызены очи до чорного фартуха бабка.

– Теперь, баби, такый свѣт. Люде по цѣлом свѣтѣ роблять и уйкове так, – хотѣла якось заспокоити бабку Мартина.

– Веру, так, дѣвче мое. Сама ем хотила, жебы дома тяжко не робили. Мои хлопцѣ шиковны, нашли си мѣстце, але тяжко ми за нима, тяжко. Не знам, ци еще их даколи увижу... – бабка ся запозирала десь далеко через окно и стихла.

– Баби, гов, баб! – озвала ся Мартина, бо ся ей здало, же бабка хоче уснути. – Штоська сьте хотѣли говорити о планцѣ...

– Ага, планка... – ожила бабка. – Мушу ти о ней повѣсти, бо моя добра година, котра мине. И хоць на ня смертонька забыла, може кажду хвилю закльопкати на дверѣ и попросити ся: «Ганьо, стара, Ганьо, ци готова есь ити зо мнов?» Мушу быти приправена... Подь ку ми ближе, дѣвче, подь. О планцѣ будеме знати лем мы двѣ. Буде то наше тайомство...

Бабка си протерла очи, взяла Мартину за руку и повѣла, як кебы з книжкы прочитала:

– И квѣтнув квѣт з той дикой планкы, котрый ми принюс радость, велику радость... Хочеш, вѣруй, не хочеш, не мусиш...

бытовка сл. =бывалня (при фабрицѣ, школѣ)
вошингов англ. =wash and go (значка шампону)
глучный сл. =гучный
кочка сл. =красне дѣвча, фешачка
културак сл. арго =дом културы
кымкати сл. =кывати
моле нар. =смоть лем
нашпулити (гамбы) сл. =надути, выпулити
обервы сл. =брыва
подпырсенка сл. =брусличок, нагрудник
руменець =румянок
цалком = цѣлком
цло ся ей сл. =было ей смутно, тужило ся
якбач =ачей, видав
*Зачаток повѣданя Росквѣтнута планка,
условно роздѣленого наполы про вылагоду
интернетового читателя.

Жерело: Манна i оскомина. Пряшов, 1994. 61–73.
Захованы регионалны диалектизмы и словакизмы.