Христос рождает ся
В повѣданю автор малюе перед нами атмосферу невеликого копалняного варошика в Пеннсилвании, проблемы живота русинскых емигрантов и заглублят ся до психологичной стороны вѣчной темы конфликта межи генерациями.
В мѣсточку М…, при твердом углю, на рогу Центер и Мейн улиць, стоит еден звычайный, на шток домик, якы по меншых мѣстах Пеннсилвании всягды видиме. Домик порядный, недавно офарбеный, на окнах чисты, цѣлы фиргангы. Сподна часть заряжена в торговлю, и на великой деревляной вывѣсцѣ в золотых буквах блестит напис: «Ендрю Букович, мѣшана торговля». Окна з двох сторон склеповых дверей дуже вкусно заряжены з товаром: в едном окнѣ всякого рода мясиво, в другом же зъѣстны запасы, корѣниво, овоча, печиво и пр. А в каждом окнѣ и електрично высвѣтленый крачунскый стромик з образом Санта Клауса и надписами «Merry Christmas!» и «Христос рождает ся!».
Кто лиш взрит ся в тѣ окна, хоть бы и не знал, мусит увѣрити, што на том «плейзѣ» Русины живут, бо всѣ прочи христиане уже перед двома тыжднями праздновали Рождество.
Всѣх жителей мѣсточка не болше четыри и пол тысяча душ. Еден красный «айришскый» костел з великов школов, стоящов под проводом монашок, украшае мѣсточко, хоть правѣ Айришов не так много. Недалеко од сего есть грекокатолицка церков и два протестантскы молитвенны домы. На концю улици стыдливо укрывае ся маленька «православна» церковця, якбы стукаюча под терхом премногых тяжкых турень. Вшыткого осем фамилий належит до ней, которы перед 15 лѣтами одторгли ся од своей старой Церкви. Правда, имѣли дуже важну причину на то, бо парохиалный «митинг» не выбрал за куратора едного их найголовнѣйшого «краяна», происходячого из того самого села, што и они. Теперь уже рады бы вернути ся, но стыдают ся. Часами из околици то еден, то другый батюшка приходит выслужити их. Учителя не можут удержати, и так их дѣти нич не знают о вѣрѣ, о Церкви, даже и о самом Бозѣ. Але «прото жиют» аж до смерти и без того знатя.
Грекокатолицка церков, хоть правѣ три раз так велика як «православна», лем з двома турнями украшена, прошто православны и высмѣвали униатов, а униаты их знов прото, же не мают батюшку. И так «в покою» перебывали обѣ стороны! Школу свою ни униаты не имѣли, ни имѣти не хотѣли. Прошлый их священник нагварял, молил их, обы не дали пропасти дѣтям про Церков и народ, но обы выставили школу, на што и грошей есть. Народ охотно был бы и согласил ся, но панове Кураторе ани слухати не хотѣли о сем. Священник зозвал особливое засѣдание в сем дѣлѣ и надѣял ся на здоровый розум вѣрников. Уже-уже векшина зачала при школѣ голосовати, но тогды еден закричал: «Гей, братя! а Апостол мнишкы будут нам читати, а парастаз, погребы мнишкы будут спѣвати?!»
З тым триком выбил бочцѣ дно. Народ збаламутил ся, а противникы школы зачали кричати: «Не хочеме, не позволиме мнишкам учити нашы дѣти! Нам выстачит вечерна школа… Дѣти и так нич не знают!» и пр. Такой зачали доганяти священнику, же хоче запродати Вѣру, Обряд и самого Христа! И выповѣли ему службу зато, же баламуту, непокой робит, новы обычаи запроважат. Правда, к тому и другы причины имѣли. Священник дуже любопытный был и як такый о каждом церковном доходку хотѣл знати, што дакотрым не было по смаку. Кромѣ того священник конечно хотѣл – при дозволеню церковной власти – вмѣсто утрени другу св. службу кончити про дѣти и молодеж, та и про тых старшых, которы не можут на Велику Службу прийти, но Кураторы «з властию, данною им од Бога» спротивили ся такой «зрадѣ старых обычаев» и готовы были здерти ризы из священника, кебы оповажил ся преступити их заказ. Причина? На утрени был поп, дяк и костелник, тай и двѣ, три старшы жены. Кураторы, тоты «лидеры» – вожды церкви, попа и народа, спротивили ся сему, бо бояли ся, же и они будут должны ходити и на перву службу.
Свою школу не имѣют слѣдователно, едны дѣти ходят до публичной школы, другы же до айришской. До церквы ни едны, ни другы не приходят, бо на Велику Службу и стары ледвы помѣстят ся в церкви. В вечерной школѣ дѣти лем збыткы роблят. Едны пропадают в безвѣрии, другы же у Айришов. Се доля нашого нещастного Русина! Факты свѣдчат!
***
Так теперь уже достаточно спознаеме мѣсто нашой истории и можеме перейти на саму историю. Каждый най буде удостовѣреный, же она не односит ся на его особу, ни на его плейз, но на истое повѣстное мѣсточко!
***
Над склепом, на штоку дома, в добрѣ заряженой свѣтлици торжественно пристеленый стол стоит. Близ окна припараженый стромик. На столѣ на пять особ накладено. При четырех танѣрах з пантликами обвязаны пакункы, очевидно рождественны дары. Уже затмило ся, сема уже година. Хоть уже щедрый вечер, в «штор» ищи все приходят купцѣ, обы каждый мог заосмотрити ся з потребностями на Рождество Христово. В склепѣ четверо выслугуют: сама панѣ Букович, ей двѣ донькы и еден роботник при мясѣ.
«Анночка, иди и зазрий, ци отець уже пришол из майны?! Час уже и нам одпочити и ко святой вечери сѣсти!» – сказала панѣ Букович.
Ледвы што Анночка, четыринадцятьрочна дѣвочка, рушила ся ко дверям, як правѣ еден майнер в роботной одежи вступил в склеп и – не смотря на «костумеров» – громко поздравкал «Христос рождает ся!»
«Славите!» – одповѣдают всѣ панови Буковичови.
«Нетерпезливо ожидаеме на тя» – каже до него жена. «Иди, преоблеч ся, бо вечеря уже готова, и час уже заперти склеп!»
Газда пошол на шток, они же выслужили и послѣдным купцям, пожелали роботнику щастливы Свята, передали ему и для его жены дары, заперли склеп и з радостев поспѣшили до своего бываня, де отец умытый, празднично облеченый чекал на них. И они скоро приоздобили ся.
Высвѣтили стромик, по молитвѣ сѣли ко столу. На едной сторонѣ стола сидѣл отець, на другой мати, на третой обѣ дѣвочкы, а четверта сторона, хоть тож прикрыта, якбы ищи чекали дакого к вечери, остала незанятов.
Мати роздала пакункы з дарами мужу и донькам, а тѣ знов ей передали свои дарункы. Дѣвочкы звискали од радости, дяковали родичам за богату ласку, но якось мож было збачити, же ни их, ни родичов усмѣвы не были натуралны, лем такы силованы. И тогды, и коли ѣли, тайком всѣ позирали на порожне мѣстце. Молчком ѣли, якбы не ѣдло, но слызы, которы едны другым утаевали, лыгали.
З малым облегченем воздыхли всѣ, коли издолов звонок з дверей забренькал. Анночка побѣгла отворити двери. Пан учитель з даколько школярами пришли колядовати. Впровадили их в свѣтлицю, де одспѣвали коляды, пожелали веселых Свят и щастливый новый год, за што и погостили и обдаровали их.
Як колядникы одышли, пан Букович оставил ѣдалню, жена его сѣла на фотел, склонила голову на стол и тихонько, но жалостно плакала. Дѣвочкы такой збачили се, з плачом приклякли ко матери и тихонько, обы отець не чул, потѣшали маму.
«Ох! Яка я нещастлива через тѣ лѣта. Отець завзятый, твердый як скала… а он сам, якбы забыл на нас…» – жалостно шептала панѣ Букович.
«Ой, мамочко, не забыл… не забыл… мы часом дописывали собѣ… Кебы мама знали, з яков любовлев пише он о Вас! Ани на няня не имѣе тяжкое сердце… а прийде, прийде, мамочко, бо уже окончил школу, тай и становище обѣцяно ему…
***
Пан Андрѣй Букович, хоть не вызирае старшым як 45-лѣтный, еднакож уже минул 52. Происходит из вышных сторон Земплинской жупы. В часѣ колеры, ищи як дѣтина, остал сиротом. Превалял ся из ласкы добрых людей покы лем ищи як дѣтвака не взяли во службу. Молодость свою не в роскошу прежил; болше ходил по терню, як по цвѣтах, и не научил ся смѣяти ся, веселым быти. Може прото и теперь такый хмуравый, завзятый, немилосердный, ищи менше. Една его страсть была: гроши! Перед тридцять роками достал ся в Америку и то дуже туньо, бо перевоз на кораблѣ одробил топенем. На сем плейзѣ достал роботу в майнѣ, де непрестанно зараблял, а нич не змарнил. Про скупость, через болше лѣт ани на сповѣдь не ишол, бо на мѣстѣ ищи церкви не было, а найближа парохия на три годины ѣзды на потягу, за што сановал платити. Коли уже имѣл защадены гроши, познал ся з еднов бѣднов дѣвчинов и оженил ся з нев. Излишно и казати, же житя жены при таком чоловѣкови не было легкое, веселое.
Пришли дѣточкы, но отець не змѣнил ся, не помягкнул.
Компания уболшала майну, но обы не ставляти новы домикы про роботников, дала розмѣряти землю на фундушы, и продавала роботникам по 50 долларов, обы сами выставили собѣ выгодны бываня. Но Андрѣй ни слышати не хотѣл о закупѣ лотов. Так панѣ Букович сама купила два лоты.
«Кедь есь купила лоты, та смоть, што начнеш з ними?!» – часто споминал Андрѣй.
Побудовати ся? Ани гний, хоть и грошей было. Знов лем ей старость и о сем. Працовала, райбала, бордеров держала, покы лем не спомогла ся на домик.
Плейзик тогды ищи так маленькый был, же не было склепу, лиш из найблизшого мѣста на возах возили товар. Панѣ Букович рѣшила ся отворити склеп и отворила без помочи мужа, ба и напротив его воли. Плейз при головной дорозѣ начал возростати, а с тым и бизнис, торговля росла.
Дѣти ходят в школу и добрѣ учат ся. Найстаршый сын одкончил низшы школы и хотѣл пойти до высшых, но отець ани чути не хочет о сем, але жадал, обы Василько ишол з ним до майны робити. Нераз заявлял всѣм: «Я не знаю ни читати, ни писати, а еднак жию, заробляю, а он бы хотѣл паном быти?! Но! А кедь уж конечно хоче чимсь высшым быти, та най иде за попа… В семинарии не треба за него платити.» Скупость и зависть и против своего родного сына, обы сей даяк не жил легше як отець, провадили поступ Андрѣя.
Нова старость для матери: и напротив воли отця посылати сына до «High School» и покрывати кельчик. Хоть як тяжко ишло, вдячно жертвовала вшитко, бо Василько превосходно учил ся и не лем брал участь во всѣх спортах студентов, но был лидером, предводителем. Окончивши «High School», Василько хотѣл идти далше на универзитет, но отець все ищи стару пѣсню скупости повторяе: «За попа можеш идти, на инше нѣт грошей!»
«Дед, Вы хочете, обы я ишол за русского священника, обы мнѣ вѣрникы росказовали и так заобходили ся зо мнов, як Вы з вашым попом? Николи! Я не дѣтина, Вы болше не настрашите мене… я хочу учити ся и в том Вы не зопрете мене!»
Отець розгнѣваный скочил ко сыну и на удар двигнутов пястев грозячи каже: «Так тя учили в школѣ учтити, слухати твоего отця?!»
Василько спокойно стоит як мур и лагодно одвѣчат: «Дед! Не ударьте мене, бо шкандал буде!»
«Вон з моего дому, вон, вон, вецей тя не узнаю за сына, а кедь ищи раз вступиш пред мои очи, та застрѣлю тя, хоть на шибень пойду!»
«Добрѣ, Дед, але пожалуете» – сказал Василько и отворил собѣ двери. Выходячи из комнаты обернул ся ищи и сказал: «Будьте здоровы, на Бога поручаю Вас», затяг двери за собов и пошол до спални, обы позберати и спаковати свои речи. Донькы донесли вѣсть мамѣ, же отець выгнал Василька, и сей приготовляе ся лишити.
То не перва звада была межи отцем и сыном о школу, и мати звычайно не мѣшала ся межи них, лем молила сына, обы потерпѣл, она и так обстарае ся о нем. Но теперь полетѣла из склепу до спални сына: «Дѣтино, не зроб ми ганьбу! Цѣлый плейз буде смѣяти ся з нас!»
«Нѣт, мамочко! В мѣстѣ и так уже каждый знае, што у нас водит ся. Отець выгнал мене, я далше ту остати не можу. Будьте спокойны! Не будете стыдати ся за мене, мамко, а наколи своим господарем стану ся, верну ся ко Вам, но скорше нѣт!»
Мати за правду дала сыну и розжалена побѣгла ко мужу. «Та ты выгнал сына з дому?! Ци ты старал ся о дѣти?! Ци ты доробил ся того дому?! Ци ты оддал мнѣ пейду – платню, заробок, як другы мужове?! Та ж ты лем на себе зарабляш, гроши на свое имня складаш в банк, а мнѣ лем платиш як даякый бордер. Я закрывала то пред дѣтми, жебы тя, своего отця, не презирали! Никому не скаржила ся, жебы ти не зробити ганьбу. А ты теперь выгнал ми сына, як кажеш, из «твоего» дому, и то лем прото, бо хоче ся учити, стати ся чоловѣком?! Коли ты прийдеш до себе? Што ты за отець? Якый ты муж?»
Андрѣй ани слово не одповѣл, так же приходило и ей самой чудовати ся, же што он мыслит, як он чуствует?! Далше сважала ся на него, но он лем только сказал: «Я отець» и остал в завзятости своей.
Под тым часом Василько попаковал ся и пустил ся идти. На сходах встрѣчают его сестры и з плачом кажут; «Де ты идеш, Чарли?» «Няньо выгнал мня з дому, бо хочу далше учити ся. Но не кажте се никому, бо ганьба, лиш кажѣт, же поѣхал ем ко родинѣ.» Не было способу стримати его. Мама и сестры з плачом попрощали ся з ним. Отець лем споза фиргангы окна посмотрѣл за не блудно одходячым, но нерозважно выгнатым сыном.
***
По одходѣ сына пан Букович якось скоро змѣнил ся. Не сважал ся болше, но и банкову книжочку, преписану на оба два мена, передал ей. Она даже не хотѣла приняти се. «Най бы остало вшитко по старому» – казала мужу. Но он взором и словами «ты хранителька дома, а не я» примусил ю одобрати.
Збачили на нем перемѣну и паны кураторе! Од недавна як куратор на митингах тихонько поводил ся, не розъѣдал ся, як пред тым, на попа, на дяка, но што болше, на великое чудованя всѣх приятелей-патриотов, зачал боронити и попа, и дяка.
***
Пришла послѣдна недѣля децембра, час рочного засѣданя парохии. Вѣрникы зышли ся, «цивилный предсѣдник», без духовника, бо сей там, хотя й «духовный отець», не имѣл слова, отворяе и проводит засѣданя. По заявленю, же «касирь ищи не достал назад чекы из банку, не запер свои книгы, и так не могли сконтроловати», одложили справу рахунков «на будуче» и приступили ко вольбѣ новых урядников. На жадость «попа бий» партии всѣ из сей партии зостали знов зволены. Для прикрытя зволили и пару лагоднѣйшых, но рѣшено, обы на будуче ищи острѣйше заобыйти ся з попом!
Но тогды встал Адрѣй Букович. Всѣ чекали, же знов преднесе даякый напад на попа и дяка. Вмѣсто того он поважно зачал, а все силнѣйшым голосом говорил: «Братя, стоп – застановте ся! Мнѣ видит ся, же мы так далше не можеме газдовати, бо уж и так смѣют ся з нас иншы народности. Мы дотеперь заобходили ся з нашым отцем духовным як з даякым свинопасом. Я не стыдаю ся сказати сам на себе, же ем у блудѣ был. Кедь наш священник пасе души нашы, най же буде и в парохии первым, а не остатным! Я предкладам, жебы мы позвали ту отця духовного як нашого предсѣдателя!»
«Але, куме Андрѣю, як же то можеме…» – озвал ся предсѣдник.
«Сѣдай!» – скрикнул Андрѣй. – «Я ту не твой кум, но парохиан, который хоче направити блудившых. Ци справедливо, розумно и честно то, обы мы, неукы люде, з едным ученым чоловѣком так понизително заобходили ся, як мы з нашым отцем духовным, колиж он лем добре хоче про нас и про нашы дѣти?! Кто прийдет зо мнов призвати священника на митинг?!»
Всѣ двигли рукы, аж и его «попа бий» кум.
«Та подьте и вы куме! Але то вам кажу всѣм, же кто едно мерзке слово выпустит з рота, та му зубы порахую! Подьте!»
Вшитко то так голосно казал, же и попадя на фарѣ зачула крик и полетѣла ко мужу тай казала: «Слухай, як Букович страшезно кричит на митингу! Уже знов гледают клопоты для нас. Боже, якый тот наш живот нещастливый, якы мы беспомочны против сей злобы пару людей»… и росплакала ся.
Депутация уже клопкае на двери. Священник спокойно пущае дну двох найболшых мучителей каждого духовника.
«Отче, люде жадают Вас на митинг. Прошу, придьте з нами» – сказал Букович.
«Радше иду з парохии, як бых имѣл слышати новы оскорбеня. Будьте добры передати вѣрникам мою резигнацию. З Богом!» – одвѣтил духовник.
«Отче, я розумѣю Вас! Но наше намѣреня иное, як Вы думаете, и то: не лем не оскорбляти болше, но препросити за прошлы оскорбеня, запричинены и Вам и пережым духовникам, и при Вашой помочи и предсѣдательствѣ запровадити новый порядок. Подайте нам руку на нову а честну працу!»
Священник согласил ся. И настал порядок на радость и пожиток всѣх, старых и дѣтей. Каждый полюбил перемѣну, а з тым и честь Андрѣя лем возросла перед людми. Найбарже тѣшила ся сему панѣ Букович, и рождественый праздник был бы цѣлково веселым, аж бы не порожное мѣстце Василька при столѣ. Но о сем нич не казали отцю, обы не дразнити его, а он тож нич не споминал о Васильку. Внутрену его борьбу все такы мож было видѣти.
***
Такым способом минули четыри Рождества. Василько чекал, же позвут его домов, а отця грызло, же сын не понизит ся ему. Матери не писал, обы не обновляти рану, лем старшой сестрѣ з часу на час заслал увѣдоменя. За весь час сам обстарал ся о своем удержаню.
На том самом универзитетѣ учила ся и донька суперинтендента майны того мѣсточка, панна Бейкер, и в час вакаций она много доброго говорила о Василькови его сестрам. 
Надышол и пятый, гибы веселый, но для Буковичовой фамилии смутный святый вечер. Мама знов плакала, дѣвочкы потѣшали ю. Лем нараз чуют, же автомобил застановил ся пред их домом. Донькы побѣгли ко окнам и кажут: «Мамчо, та то автомобил пана Бейкера перед нашыма дверми.» Мама приходит ко окну. И видят, же из автомобила выступил еден молодый, высокый чоловѣк, прощае ся од сидящих в автомобилу, шофер зложит болшу пакташку ко дверям, и авто одъѣхало, а молодець подорожник позрил горѣ в окна, знял калап и поздоровлят их. Но не познали его. Кто то?! Може то наш Василько?! Та де там, то якыйсь чужый мужчина. Дѣвочкы и дыхати забыли, а под мамов трясут ся ногы, и мусит ся оперти на доньку, обы не упасти. Звонок забреньчит. «Истно, до нас иде. Анночко, иди скоро отворь двери, я не можу, бо мама майже замлѣли» – сказала Геленка до сестры.
Анна збѣгне, ростворит двери, и просит ся: «Please, who are you looking for?! What can I do for you?!»*
Молодець щиро взрит ся на ню, на голос засмѣе ся и каже: «Анночко, та ты уже не хочеш познати твоего брата?!» А Анночка – в ногы, выбѣгне до половины сход и кричит горѣ: «Мамчо, Геленко! Наш Василько ту!» – з тым збѣгне скоро назад до брата, завѣсит ся ему на шию, цѣлуе его, смѣе ся, плаче, звискуе: «Ах, братчик мой!»
Василько схопил сестричку на рукы, як даяку дѣтину, и несе ю горѣ сходами ко мамѣ, стоящой в дверях свѣтлици. Радость их всѣх описати не осмѣляю ся. То не читати, но видѣти треба, а пережити мож лем в доимливой радостной правдѣ.
Вошли во свѣтлицю. Василько пороззирае ся, збачит стромик и накладеный стол на пятеро. Порозумѣл. Знов поцѣлуе руку мамы, пригорне ю ко собѣ и каже: «В радости я и забыл, же днесь Святый, Щедрый вечер. Мамчо! Христос рождает ся!»
А в бочных дверях стоит надшедшый отець и рострясеным голосом одповѣдае: «Славите его!», з роспростертыма руками иде ко сыну, пригорне его ко себѣ и каже: «Витай, сыну! За тѣ рокы не лем ты ходил в школу и учил ся, но и я научил ся оцѣняти науку и честовати ученых, а межи нима на самый перед своего отця духовного! И другых научил я на то.»
Василько, хоть высокоученый, не стыдал ся поцѣловати в майнѣ замащену руку своего отця и сказал: «Кедь так, та я бы не дбал ищи и попом стати ся, но…», и тогды наремно додал: «Мамчо, Дед, дозвольте мнѣ, обы я завтра привел до нашого дому мою заручену, панну Кетлин Бейкер, а з нев такой и «файр-босса», моего приятеля, пана Теодора Черни?!» При послѣдных словах посмотрѣл на сестру Гелену и смѣял ся, бо по уха зачервенѣла ся при спомнутю имени ей «свитгарта», о чем каждый, и родичи знали.
«Розумѣе ся, же з радостев будеме вѣтати обох» – сказали всѣ.
И так сѣли ко святой и всѣм направду радостной вечери. По вечери забавляли ся и оповѣдали собѣ пригоды минулых лѣт аж покы звоны не зазывали на полночну одправу и голосили: «Христос рождает ся!»
-------------
Айришы =емигранты з Ирландии;
бордер =квартелеш;
дед =няньо;
костумер =клиент;
лот =парцела, поземок;
майна =баня, копалня;
майнер =баняс, копалник;
митинг =сход;
плейз =селитва;
свитгарт =фраир(ка);
суперинтендент =управитель;
файр-босс =зарядник гасичов;
штор =бовт, склеп, продавалня;
*Прошу, кого гледате? Можеме Вам помочи?
Жерело: Vožd‘ (Leader). Cleveland, Ohio, януар 1930, ч.1, сс.11–16.
(оригинал Кубека писаный по русинскы латинков)