Босорканя

Автор не е из тых, што ся годны похвалити великым числом появеных тво­рох. Но повѣданя его пред­ставляють характерну «подкарпатску школу», кедь так можеме повѣсти. В них видѣти як сужетну, тематичну линию, так и манѣру повѣданя, котру найдеме у такых нашых корифеех сво­го часу, як Маркуш, Миговк и др. Се прозражуе нам, же вшиткы они учили ся из тых самых жерел.  Што ся ты­че языка, выходячи з норм выдавательства «Русскій Народный Голос», даколи хоснують тамошны авторы русскы слова, котрых значеня и контекст не цѣлком розумѣють, а даколи замѣняють нима нашы домашны слова, з иншого зась боку густо там суть, природно, нашы слова, котры до русского языка не належать. Про то, думаеме, не зробили сьме великый грѣх, же текст есьме здомашнили, головно, кедь зважиме на назву зборничка повѣдань, з котрого сьме го взяли: псевдорусске «домашніе люди» в том контекстѣ  мало бы быти по русинскы «нашскы люде».

Одколи Данило Галушка женив ся на Гафѣ Верховинцѣ, очи цѣлого села обер­нули ся на Гафу. Судять лиш за ню. И е кому судити, и е за кым слѣдити. Пред­ставте собѣ: двор пяницѣ и побойцѣ Гриця Галушкы обнесеный решѣтков. Двор чистенькый и повный всего. В нем аж и пулькы видко, што дотеперь во­ди­ло ся лиш у Хаима Бера або Лайбиша.

Гафа – фуремна, румяна, ниже середного возросту, приятной усмѣхненой тва­ри. Еѣ постоянно мож видѣти на дворѣ або в полѣ, на нивѣ. Она майже не вы­хо­дить «в шанц» – посидѣти к жонам. Не привыкла она к тому, и не тягне ю. Ото але и дало побудку жонам «розважно и навперед, доколь ещи не поздно» поговорити о Гафѣ. Так и идуть о ней «попередны нарады», чим лиш она до села пришла. А тому немного буде, вшиткого лиш лѣт сѣм.

– Босорканя она: Маря Файна видѣла ю, як вночи рыбы ловила. Калина Лиха-Галузишина видѣла, як зѣля на «баяня» зберала. И цѣлы вязкы зѣля мож у ней ви­дѣти дома за образами и селеменами. А баба Каня-Повѣтруля готова у вся­кый час присягати, же видѣла в тоту ноч, но точка-в-точку таку молодицю, як Гафа, летѣти на терлици в табор. И сомнѣву не е, же то Гафа была. Она, лиш она! Вѣдь в цѣлом селѣ кромѣ ней нѣт босоркань.

– Босорканя! Не мала бы моци, як блоха в попелю!

Уже семый год як жие в селѣ и, представте собѣ, ни з еднов жонов не повадила ся, ни з еднов не побила ся, повѣжте, про Бога, та не босорканя она? Но, тадь я, – доверже Калина Брюхачка, – день не могу передневати, обы сьме ся из ку­мов Михалихов або свахов Пилипихов не дачом не цоркнули. Знаете, год тому и фиш­карош заробив. Але я не паскуда жадна! В той жонѣ, видав, нечистый дух сидить, пропав бы от щеных, – крещеных, – и тот юй не дозволять выходити ку жонам.

– То бы ещи, кумо, нич было, но она од «всякого дыхания» молоко сербать и масло колотить, перебачте, и од мыши, и од жабы, и од всякой скарѣди. Но, пред­ставте собѣ, же од той комоницѣ, што в огородѣ, што Данило «порошком» загноив, и од тых бѣдных помый ци може една корова кормити жидчата Абрум-Идовы и Хаимовы? Говорять, же и нищых гостить молоком. Видав, уже дозлила Богу, одбераючи молоко у «каждого дыхания» и людскых коров. Алмужну дае. Боить ся, жебы по Божому позволению, назливши Бога, не допустив Бог рож­ка­то­му, тому, што будучи девять дни немытов и немоленов, выквочила го из знос­ка под плечом, – обы не заморив ю.

– А лиш тому и быти, – одобряють всѣ присутны.

– А нашы ракы, кумо, та ци не босорканѣ загнали на Верховину? Памятаете, свахо, як бывало, и колько ракох мож было наловити черпаком? Говорять, же Юра Юрцев и не хотячи продав ракы! Было так: вертав ся он з Лаза домов. На­встрѣчу ему молодиця и – ни з того, ни з чого – зачне:

– Бачику, продайте мнѣ ракы из вашой рѣкы!

Извѣстно, Юра любить фиглевати.

– Дай, поцюлую тебе, – говорить, – и лови, колько будеш потребовати.

– Нѣт, – говорить молодиця, – я грошима плачу.

Но, и зговорили ся на пятех стрѣберных. А рано Юра нашов у себе в жебѣ пять черепкох. И з того часу хоть зо свѣчков гледай – рака не найдеш.

– А… а бурю прошлого года в лѣтѣ тко на горы заслав?

Туй и понурили ся кумы зо свахами в розважаня о босорканях и их чародѣйной силѣ.

Кой мня заставите присягнути, ци поправдѣ босорканя геройка нашого повѣ­да­ня, ци нѣт – та верабоже, не годен буду. Просѣть ся од нашых жон: они тото бу­дуть добрѣ знати.

Я ся од них просив. При менѣ не хотѣли зознати ся: не вам, дѣ, панам о том го­во­рити! Вы не будете хотѣти ани вѣровати тому!

Молода Маря поникала на мня понуро и, стямивши, же я даяк необычайно по­зи­раю на ню, з усмѣвом повѣла:

– Я бы вам, паночку, дуже желала, обы вам на шею еден вечур имила ся дакот­ра из босоркань! – И на всьый рот вшиткы присутны ся розсмѣяли.

Покладѣм, же Гафа – босорканя: «в шанцу» из жонами нигда не сидить. Сорочка на нюй бѣлѣйша од вшиткых женскых сорочок на селѣ. Двор у ней повный все­го. Василь и Маричка, дѣточкы ей, все лиш во своем дворѣ бавлять ся… Платя на них – од снѣга чистѣйшое. Корову она в череду не пущать, и дае тота басно­словно много молока. Сама же Гафа до церкви ходить. Но кума Громувка и на тото мае замѣтку: кумочка ей, Верховинка, и Бог знати што во церкви робить – и не молить ся, и не шепче. Молить ся, а тото и не видить, же, напримѣр, Мѣшканя в замащеном од гною платю до церкви пришла, авадь же у сѣмдесятпятьрочной Бор­сучкы чижмы, ещи вѣнчалны, замащены иззаду, од всякого калу.

Но, судѣть сами, ци не босорканя она?

Жерело: Димитрій В. Рущак. Домашніе люди. РНГ. Ужгород. 1937. 16–19.