Бурные годы

«Автобіографія» Ивана Силвая належит, безспорно, до найлѣпшых творов, котры нам позоставил, а  интересна днесь она про читателя под розличныма ни­ка­нями. Поважат ся, же главным ­назначенем автобиографии все е подати вѣдомостѣ о авторѣ. Но час­то так  стане ся, же зо сплывом часу про потомков на первый план выйде сам всеохопный об­раз, характер, але и подробностѣ той давной добы в котрой жил автор, а сам писатель, хоть и по­мѣ­ще­ный в центрѣ збывань, представлят ся лем еднов маленьков частев той добы, подобно трѣсцѣ, котру несе бурный поток. Не менше любопытным може быти про тых, что ся интересуют языком тогдышной русинской литературы, котру представляли в той добѣ вылучно так званы «русофилы», что писали «язычием». Не тяжко видѣти, же зма­гали ся они писати «общерусским», «панскым»  языком, но «простонародное выра­же­ніе» каждочасно и повсемѣстно пробиват ся и выникуе крозь верету повѣданя подобно то­му шилу, что фурт выйде з мѣха. Одповѣдны поясненя дакотрых, далеко не всѣх, такых мѣст поданы суть в простых скобках.  

Подъ тѣмъ же бурнымъ вліяніемъ и съ тою же обстановкою начался зна­менитый 1847/48 школьный годъ, съ тою только разницею, что онъ отъ преж­ня­го года былъ еще шумнѣе и безпокойнѣе. У мѣщанъ завелося подобіе воинской жиз­ни, для краевой обороны вызваны ремесленники изъ своихъ мастерскихъ, куп­цы отъ своихъ лавокъ, иные отъ своихъ занятій, старые и молодые, и еже­дне­вно упражнялись въ воинскихъ пріемахъ, за неимѣніемъ настоящей сбруи [ору­жія] только съ деревянными ружьями. Торжество слѣдовало за тор­же­ст­вомъ, часто повторялось освѣщеніе [иллюминація] города, украшеніе домовъ фла­гами, ликованіе казалось нескончаемымъ. При такихъ обстоятельствахъ и избалованной учащейся молодежи было не до книгъ, она, увлекаясь примѣромъ всего жительства, [населенія] съ тѣмъ и проводила свое свободное время, что разъ­игрывала воинскія упражненія и устраивала потѣшныя сраженія, изъ ко­то­рыхъ болѣе отважные выходили съ синими пятнами [синяками] и даже съ про­ва­ленною [разбитой] головой. Но время было воинственное, повсюду го­во­ри­лось только о побѣдахъ, при томъ жилось весело, потому подобные подвиги счи­тались похвальною доблестъю, совершенною будто-бы въ славу отечества. Со мною не случилось ничего подобнаго, но я подпалъ [пал жертвой] несчастію дру­гого рода, которое могло вредно повліять на всю мою жизнь. Было то въ на­ча­лѣ или около средины мѣсяца іюля года 1848-го; во всемъ краѣ празд­но­ва­лось торжество независимости съ небывалымъ великолѣпіемъ. Въ Унгварѣ, на полѣ, называвшемся тогда Звѣриный садъ (теперь Széchenyi kert) была устроена изъ березовыхъ вѣтвей молельня, въ которой въ урочный день (кажется былъ вос­кресный день) покойный Архи-іерей Василій Поповичъ совершалъ тор­жест­вен­ную обѣдню. Все поле было занято воинствомъ и гражданствомъ, [штат­ски­ми,] въ сторонѣ на огромныхъ рожнахъ [вертелахъ] жарили семь корм­лен­ныхъ воловъ, каждаго отдѣльно, цѣликомъ, и по разнымъ мѣстамъ поля было закопано въ землю одинадцать большихъ кадей, каждая въ діаметрѣ въ сажень, исполненыхъ [наполненныхъ] виномъ. Началася длинная Архи-іерейская тор­же­ственная обѣдня, тѣнистая молельня едва могла вмѣстить [много]численную ас­систенцію, а гармоніальный [многоголосый] хоръ, къ которому при­над­лежалъ и я, не вмѣщаясь внутри, долженъ былъ стоять подъ открытымъ небомъ съ обнаженною головою подъ палящими лучами іюльскаго солнца. Послѣ обѣд­ни – съ возвышенныхъ мѣстъ возглашали офицеры относящіеся къ тор­же­ст­ву прокламаціи, на которыя воинство отвѣчало ликомъ [ликованиемъ] – гро­мо­гласными восклицаніями «éljen», [да здравствует] и къ полудню начался бас­но­словный пиръ. Помню, что насъ, мальчиковъ-гармонистовъ, [хористовъ] вои­ны повели съ собою, стали угощать жареннымъ мясомъ, сигарами и виномъ. Дѣ­ло кончилось тѣмъ, что я уже послѣ захода солнца очнулся на единѣ на опу­стѣ­ломъ полѣ, – какъ [когда] я возбудился [проснулся] отъ глубокаго сна, – съ ужасною головною болью. Протираю очи, прилагаю усиліе собраться съ мыс­ля­ми, предлагаю [ставлю] себѣ вопросы: какимъ образомъ попался я на это мѣсто, вконецъ темно [смутно] вспоминаю событія дня. Спохватился [вскочил] я съ мѣс­та и съ трудомъ поплелся я домой въ конвиктъ, [общежитие] гдѣ я былъ на содержаніи. Слѣдующаго дня мои товарищи замѣтили, что я приглухъ [стал глу­ховат] и стали взирать на меня съ удивленіемъ. Къ счастью школьный годъ былъ на исходѣ, самъ не помню, какъ слагалъ я экзамены, равно не помню, сла­га­лись-ли они вовсе этого года или распустили насъ безъ нихъ, довольно того, что я, какъ и прежде, отнесъ [принесъ] домой свидѣтельство съ отличными но­та­ми. [отметками.] Всего вѣроятнѣе, что того года не было порядочныхъ [по­ло­жен­ныхъ] экзаменовъ.

Удивляюсь, что мой отецъ, везя меня домой, не замѣтилъ на пути моей глухоты, но мати въ первый-же день моего прибытія домой, послѣ радостнаго свиданія, стала разговаривать со мною, потомъ пристальнѣе приглядываться на меня; сразу, [вдруг,]  смотрю, а она разразилась плачемъ и только руки за­ло­ма­ла. Грустными становились эти празднины [каникулы] и для меня, а еще пуще для родителей. Отецъ мой, видя разореніе своихъ надеждъ, смутился [печа­лил­ся]  не на шутку надъ моей судьбой. Случившееся со мною несчастіе пришло какъ бы въ довершеніе постигшей его недавно бѣды, когда передъ Под­го­рян­скою битвою нашедшіе [вторгшиеся] изъ Галиціи кесарскіе воины, раз­дра­жен­ные [ра­зо­хо­тившиеся] прежними въ ихъ странѣ грабительствами, напали на его домъ, и все основательно разграбили, что только имъ попалось подъ руки. Одна бѣда съ другою еще большею. Пустился онъ за совѣтомъ отъ одного врача къ дру­гому, приносилъ разные медикаменты, которые не приносили ни малѣйшаго улуч­шенія, пока, вконецъ, попалъ на настоящаго. То былъ ученый врачъ, по име­ни Азарій, который осмотрѣлъ меня, вывѣдалъ время, причину моей глу­хо­ты, и предписалъ мнѣ нюхать порохъ [порошокъ] изъ корня чемерицы. Ню­ха­ніе по­роха производило безконечную чихотку, [чиханье,] и дѣйствіе ея увѣн­ча­лось же­ланнымъ успѣхомъ, такъ какъ мой слухъ изо дня въ день болѣе воз­ста­нав­ли­вал­ся, и къ концу празднинъ я вполнѣ освободился отъ глухоты къ без­пре­дѣль­но­му утѣшенію моихъ родителей.

Время тѣхъ празднинъ могло бы прожиться лучше, потому, что нашъ се­мей­ный кружокъ не только былъ вмѣстѣ въ родительскомъ домѣ, но и уболь­шил­ся, [расширился] потому что прошлой осенью состоялась свадьба моей стар­шей сестры Маріи, вышедшей замужъ за причетника Василія Когачъ, онъ зимою принялъ чинъ Іерейства, и въ ожиданіи помѣщенія [назначенія въ при­ходъ] жилъ у насъ. Но вначалѣ были родители смущены про [обеспокоены из-за] мое состояніе, при томъ мы находились въ постоянной тревогѣ оть опасенія, что можетъ снова повториться вторженіе изъ Галиціи и домъ подвергнуться но­во­му ограбленію. По той причинѣ, съ приближеніемъ ночи прислуга вы­го­ня­ла скотъ въ горы, а мы, ложась на сонъ, отдавались на попеченіе Провидѣнія Бо­жіяго. На пути сновали новобранцы краевой обороны то вверхъ, то внизъ, ни­кто не могъ предполагать, какое неожиданное событіе можетъ случиться слѣ­ду­ющаго дня. Межъ тѣмъ, несмотря на то, что былъ урожайный годъ, до­ро­го­визна возрастала по той причинѣ, что серебра и даже мѣдныхъ монетъ не было въ обращеніи, все куда-то исчезло, ходили только бумажки, цѣна которыхъ па­да­ла изо дня въ день.

За простыя вещи платились баснословныя цѣны.

Среди такихъ обстоятельствъ кончились [проходили] празднины, отецъ мой поторопился отвезти меня въ Унгваръ, и на 1848/49 школьный годъ снова помѣстилъ въ конвиктъ на содержаніе. Въ городѣ жизнь текла по прежнему, только весною еще болѣе усилилась по улицамъ вербовка воиновъ, а въ началѣ лѣта стали носиться вѣсти о приближеніи Москаля. Въ другой половинѣ мѣсяца іюля безпокойство мѣщанъ про [из-за] близкую опасность достигло до самой выс­шей степени. По ночамъ и раннимъ утрамъ часто производилась тревога біе­ніемъ въ набатъ, по улицамъ происходила бѣготня, люди разсказывали вѣсти другъ другу съ испуганнымъ выраженіемъ лица, по учебнымъ заведеніямъ воспитанники держали свои вещи наготовѣ, на всякій случай, чтобы съ на­ступ­ле­ніемъ опасности спасаться домой. Среди общихъ тревогъ оконченъ учебный годъ благополучно, прежде прибытія Московскаго воинства. Оно явилось въ Унгваръ позже, когда учащаяся молодежь разошлась въ свояси. Подъ тѣмъ и нашъ семейный кружокъ разорвался, я послѣ моего возврата изъ Унгвара на­шелъ дома только сестру Сусанну, потому что въ теченіи про­шед­шей зимы удалось моему шурину Василію Когачу получить приходъ Со­ло­чин­скій, и онъ становился самостоятельнымъ хозяиномъ.

Послѣ городскаго [городского] шума я снова очутился въ деревенской ти­шинѣ, которая всегда производила передъ тѣмъ на меня пріятное [благотвор­ное] вліяніе. Я радовался, если въ уединеніи могь налюбоваться прекрасными видами моихъ родныхъ горъ, а теперь моя прежняя воспріимчивость отупѣла, мнѣ становилось скучно, что не слышу никакихъ новостей. Видимо городская ат­мосфера заразила и меня своею падкостью за новостями. Дается [можно] пред­полагать, съ какою жадностью сталъ бы я прочитывать любой журналъ, со­дер­жащій извѣстія о краевыхъ событіяхъ, но въ то время журналъ былъ рѣд­кою роскошью по домамъ и у насъ его не было. Слѣдовало ограничивать лю­бо­зна­тельность тѣми примѣтами, которыя представлялись взору, а изъ тѣхъ при­мѣтъ можно было выводить одно только заключеніе, что повсюду дѣлались при­го­тов­ленія къ отпору супротивъ непріятеля и загражденію ему пути отъ Га­ли­ціи. Изъ тѣхъ приготовленій можно было предполагать, что появленіе его пред­сто­я­ло очень близко, можетъ быть съ наступленіемъ ближайшихъ дней. Одною изъ такихъ примѣтъ былъ соломенный телеграфъ, то есть такое устрой­ст­во, которое нѣкоторымъ образомъ замѣняло назначеніе нынѣшняго теле­гра­фа.

Именно, въ каждомъ селѣ, на нѣкоторомъ возвышенномъ мѣстѣ, былъ по­ставленъ столпъ, со ступенями, какъ на лѣстницѣ, чтобы можно было взо­бра­ть­ся на верхъ, а на верху столпа была прикрѣплена связка соломы. Назначеніе столповъ состояло въ томъ, что поставленные при нихъ денно-нощно сторожи долж­ны, въ случаѣ появленія на границѣ непріятеля, тотчасъ освѣдомить весь рядъ сторожей сигналомъ сожженія соломы, и, такимъ образомъ, по­сред­ст­во­вать въ передачѣ условленной вѣсти отъ крайняго къ крайнему посту. На рав­ни­нѣ пониже Чинадѣева все пространство было изрыто окопами. Далѣе на горѣ, на­званной Соколовымъ камнемъ, былъ срубленъ лѣсъ въ плавь. [вповал] На бе­ре­гѣ [холмѣ] Звисномъ, надъ рѣкою Латорицею, су­про­тивъ де­рев­ни Пасѣки, путь былъ перекопанъ на осьми мѣстахъ, тамъ были пре­жде по­став­лены пушки, но ихъ теперь уже не было. По разсказу жителей, онѣ по­спѣш­но отвезены от­ту­ду въ Мукачево, вслѣдствіи фальшиваго сигнала, про­ис­шед­шаго [пришедшаго] отъ Галичанской границы, по ошибкѣ отъ не­оправ­давшейся [не­под­твер­див­шей­ся] тревоги. По направленію къ мѣстечку Ве­рец­ки, тогда еще не было по­ря­доч­ной [устроенной] дороги, но подъ про­тя­же­ні­емъ [вдоль] горы, на­зван­ной Раз­дѣ­лье, протекалъ потокъ, и этотъ потокъ оставлялъ про­ходъ вмѣсто до­ро­ги. Для за­гражденія этого прохода, еще прежде того лѣта, въ день Вознесенія было со­гна­но много народа, который срубилъ лѣсъ и сдѣ­лалъ Роз­до­лье не­про­хо­ди­мымъ. Наконецъ, насчетъ близкаго прихода Русскихъ никто не могъ оставаться далѣе въ сомнѣніи, потому, что одного дня отъ пра­ви­тель­ст­вен­наго комиссара съ великою поспѣшностью разосланно такое строгое по­ве­лѣ­ніе. что подъ уг­ро­зою смерти, въ срочный [урочный] день и часъ всѣ спо­соб­ные [пригодные] муж­чины, безъ различія возраста и званія, да появлятся въ мѣ­с­течкѣ Свалява, какъ сборномъ пунктѣ, для сопротивленія непріятелю. Въ по­ве­лѣ­ніи стояло, что у кого естъ ружье, долженъ появиться съ ружьемъ, у кого нѣтъ ружья, да по­я­вит­ся съ желѣзными вилами и косою, или просто съ ду­би­ною. Священникамъ приказано быть вождями [идти во главѣ] народа, съ кре­с­томъ въ рукахъ. Под­пи­сано: Карлъ Генчъ (Hönsch), комиссаръ.

Дается [можно] предполагать, что это появленіе, [повелѣніе] по своей стран­ности, произвело въ народѣ ужасный переполохъ. Вызванны [призванные] къ общему возстанію, селяне, вмѣсто того, чтобы собраться на назначенномъ сбор­номъ пунктѣ, сколько ни было мужчинъ и подрослыхъ парней, – всѣ въ то­ро­пяхъ убѣжали въ горы, по селамъ остались только жены, дѣти и старики. По­томъ послѣ первого [перваго] переполоха прошелъ день, прошелъ другій, [вто­рой] убѣжавшіе отвели немножко духъ, стали присматриваться съ холмовъ на рав­нину, а не было видно ни воиновъ, ни стеченія народа, вся окрестность была без­жизненно тиха и безлюдна. Больше не приходило никакихъ распоряженій и убѣжавшіе въ лѣсы [лѣса] стали снова возвращаться въ село къ своимъ очагамъ. Межъ тѣмъ разнеслась вѣсть, что отдѣлъ русскаго войска, стоявшаго дотолѣ на окра­инахъ Галиціи, перешелъ черезъ границу, и отъ Верецкихъ шествуетъ къ Му­качеву. Первые вѣстники сообщали, что русскіе воины не дѣлаютъ народу никакого вреда, что Роздѣльскій проходъ, для загражденія котораго пред­при­ня­то столько труда, они разчистили подъ двумя часами [в два часа] и ста­но­ви­лись [стали] лагеремъ по обѣимъ сторонамъ Роздѣлья. Одновременно мирнымъ предзнаменіемъ [предзнаменованіемъ] служило то обстоятельство, что люди изъ Верховинскихъ странъ, [сторон,]  какъ и въ другіе годы, толпами шест­во­ва­ли на бо­го­мо­лье въ Мукачевскій монастырь, на предстоящій праздникъ Успенія Пр. Д. Бо­городицы, значитъ не испытали со стороны русскихъ никакого насилія и бы­ли спокойны на счетъ оставленнаго ими домовства. [хозяйства]

Жерело: Уріилъ Метеоръ (И. А. Сильвай). Автобіографія. Ужгородъ. 1938.  32–41.

https://rusin8.webnode.ru/news/silvaj-ivan%3a-avtob%d1%96ograf%d1%96ya-/