Дика вода

Дѣтвак сирота. Корыстолюбный опѣкун. Мындра як причина утраты ма­е­тку. Свадьбы из гудаками циганами и битками. Такы типовы образкы з дако­лиш­ного подкарпатского села, а докопы зливают ся они в едно заимаючое по­лотно, де выразныма по­тя­гами пензлика змалевана невшорена судьба мо­ло­дого чо­ло­вѣка, што не найшов собѣ свого мѣста в громадѣ. Язык авто­ра, як и  в попередных повѣданях, незначно здомашненый. 

Марочко уже всѣм впил ся в душу. Всякый его тямит у злом. И нѣкому противостати. Мают страх люде. Вѣдь Марочко на вшитко готовый! Ему тюрма не страшна. Даколи он тоскуе за ней, гледат лиш удобный случай, обы ся достал там. А ради того он хоть кого на улици побие, а тко му повѣст хоть слово – у бѣлый день копицю сѣна му подпалит. А уже на свадьбах колько он кровли напил ся! Такый, як в яри дика вода. И пошла за него пригварька: злый, як Марочко.

Така уже у него судьба. Обстал ся з дѣтства сиротом. Зостало по отцеви да­коль­ко дарабов землѣ. Злый уйко служив ся нима и злодѣйствовал на сиротѣ. И пошла в Марочкови ненависть од уйка ку всѣм людям. Ищи будучи хлопчи­ком скреготал зубами, видячи людскы обманства, и жадал напити ся теплой кровли людской. Ледвы исполнило ся его полнолѣтство, продал весь маеток, пошол в свѣт и вшитко прожил. А коли жеб уже был пустый, тут и появил ся в селѣ. Одтогды и зачали ся его вандровкы в «Иванову хату».

***

Тямлю, то было на мясницѣ. Свадьбы ся свадьбовали многы. Мындра ся пила, як вода. Молодцѣ били ся до милой волѣ так, же не были паны жандарѣ без роботы. И цигане тоже заробили немало, – было з чего «бити ся по циганскы». А од смы­ка у них рукы попухли. Старому басистови Шуклѣ, што пие мындру, як корова воду, уже надоѣло носити стары басы.

Марочко неодмѣнно держит ся при музицѣ, танцюе, подсвистуе, подспѣвуе. Друлят всѣх и каждого, як грѣшна душа в пеклѣ, што не мае покаяня. А посмѣ­ти дакому перед Марочком выступити в защитѣ своей чести – никому и в голову не прийде. З тым побойцем и пройдисвѣтом тко бы из людскых дѣтей зводил порахункы?

Но Гарман был щастливой рукы. Дал Марочкови рынглем по головѣ. И од­тог­ды неудача низала ся за неудачов. На Дячковой свадьбѣ всѣ Куричкы били его по головѣ тарелями, полныма голубков. А по тому вшиткому и цигане пере­ста­ли слухати Марочка.

У Григоря на свадьбѣ розказуе Марочко густи «румынскый». А старый Шукло надул свои торомбы и гварит: «Хочеш волошскый – иди в Апшу ку Волохам!» Як туй имили ся реготати, цѣла свадьба смѣяла ся. Марочко крозь зубы зрего­чал, як збѣснѣтый, и верг ся на Шуклу. Вырвал из его рук басы и на головѣ и на плечох му розбил басы на паздѣря. Туй уже всѣ цигане взяли ся за Марочка, давай го бити. Они его, а он их бие. Старый примаш Дзябка спустил пробиту руку, контраш Гавяз достал ножом у хребет. Халесмургови читаво ся достало по головѣ. Гуслѣ вшиткы поламаны. А уже за Шуклу – што и говорити: тому бу­де на цѣлый живот.

Молодцѣ ся погнали за Марочком. Полетѣло за ним камѣня. Но Марочко лиш пяты указал. И было по свадьбѣ. За тыждень по тому не было Марочка дома. А як лиш зась появил ся, набил Гармана, тот ледвы живый обстал ся. Ищи слѣдо­вало научити циганску банду.

У Курила была свадьба. Музика рѣзала. Молодцѣ веселили ся. Марочко не был при­томный. Стямили люде, же он из Хаимовой корчмы на окно смотрѣл, коли му­зика молодых до церкви спровожала. Марочко ходил по харастнику, што ко­ло моста. Пофитьковал и думал велику думу, ни на кого не уважаючи. Циганов му требало. А знал он, же тоты будут мусѣти вертати ся, и што бы ся ни стало, а хоть бы и два дны мал чекати, – хотѣл их стрѣтити, жебы му ся не вымкли. Цѣлый кыпѣл од злости на всѣх Циганов од Хаимова поколѣня и донынѣ.

На зорях ишли опиты цигане, вадячи ся по циганскы. На серединѣ моста Ма­роч­ко зарычал кроз зубы и погнал ся за циганами. Тоты, назлощены еден на дру­го­го, обернули свой гнѣв на Марочка и подпитого шмарили они го з моста у выр, же за ним лиш вода брызгнула. Шмарили и пошли собѣ дале.

***

Же Маричка нѣт у селѣ – не чудо. Ото не первый раз. А цигане крыли в собѣ тайну. Кому ся люблят выслухы и тюрмы?

Час ся минал. Подул южный ярный вѣтрик. Горы од вѣтра ся засинѣли. Урвала ся з них каламутна вода – потоками, котры ширшы были, як рѣкы влѣтѣ. А рев­ли потокы, як сердиты звѣрѣ. Зачало зпод снѣга купнѣти. В крячу появили ся предтечи яри – сколоздрикы. Вечерами народ ровтами пиловал у храм Божый на говѣлны богослуженя. И мыслѣ людскы зачали ся из ярев обновляти и весе­лѣ­ти. Воды пришли, буйны, каламутны, ярны воды. И нѣт куды рушити ся – всягды болото до шеѣ.

А дѣти – тых дома не мож удержати! Станут на ходулѣ и давай по водѣ бро­ди­ти. За километер од моста у великой розтоцѣ под вербов выявили дѣти утоп­ле­ни­ка. По всѣм данным оказало ся, же ото – труп Марочка.

Господи, слава тобѣ за вшитко! Всѣ вздыхнули собѣ. Ачей од бездолѣ живот свой загубил? Ци датко забил побойцю? Провказати не удало ся. Зазвонили у звоны. Най буде их голос благословенный! Затямит их каждый, затямит и тоту дику воду, што забрала живот всеобщого сельского врага. На похоронах цѣлое село прощало своему гнѣвнику. Текли слызы жалю и доятости. Шептали ся молитвы одпущеня – обиженых за свого обидника.

Переходили ярны воды, а за нима и память о Марочкови…

Жерело: Димитрій В. Рущак. Домашніе люди. РНГ. Ужгород. 1937. 29–33.