Екзекутор

Чим я завинил, же трафил ем в екзекуторы и не полѣз высше? Очевидно, я бы охотно был вицишпаном,* а може и министром. Выгоднѣйше было бы про­тѣгати ся во мягком, бархетовом фотели, неж волочити ся по селах и слу­хати нарѣканя и плач затыранного селянства. Часто слеза потече з очи, коли при­йде ex officio* выдерти заголовчок спод головы хворому хлопу за невыров­на­ны податѣ. Одвертам ся тогды и удаю, якбы хочу кыхнути. Та вшытко едно, я до­вожу право до выполненя, екзеквую, бо то моя жалостна служба. Не зроблю я, зробит другый, а тогды,  прошу ласкаво,  иди и жебрай.

Бог мнѣ свѣдок – горкый то хлѣб. Та что робити, кто хоче жьгги, тот по­тре­буе хлѣба.

Вельох припадков был ем свѣдком, и то барз смутных, та ани еден мня так не порушил, як тот в Иршавцѣ, де мня выслали у дѣлах службы.

Хвиля была паскудна. Замѣть бушовала на полну силу, обсыпуючи нас хма­рами густого снѣгу. Дорога была незнана. Конѣ форкали, а Мадяр – фурман не скупил проклять: «Оз оняд теремтетте! Гей, вйо!» Я овинул ся до свойой волчуры* и ждал конця свѣта. Не знам чом, та зачал ем розмышляти, же кебы ся теперь Богу захотѣло затримати бѣг справ на том свѣтѣ, абсолютнѣ трафил бы‑м до компании осуженых на пекло; бо ж в мойом екзекуторском вандро­ва­ню бѣдны люде посылали мнѣ все чорта на проводника. Мимовольнѣ вязал ем тоты зажеланя бѣдаков з днешным моим подорожованьом, заправды вол­чым, – хоть и волка было бы жаль. Мѣстами бричка по оси западала в змѣ­шане зо снѣгом ползамерзнуте болото. Едногодинну дорогу мы перебыли за штыри го­дины, и было уж за полудне, коли з бѣдов привлекли сьме ся до Иршавкы. Ни­коли ем ту еще не бывал. То была моя перша подорож в околицю Иршавкы.

Першым моим дѣлом было розозрѣти ся. Иршавка представила ся мнѣ ве­ли­кым селом, будинкы были просторны, але занедбаны, на што указовали не­по­бѣ­лены стѣны, пообдераны стрѣхы. Вшитко засвѣдчовало, же в Иршавцѣ дѣла не в порядку стоят; видно было, же село оплакуе колишный свой достаток. Аж и церковь в Иршавцѣ жалостно скривила баню, як бы стыдала ся свойой ни­ще­ты.

Тым часом мой полкошок* завернул з дорогы и застал серед просторного за­ѣзжого двора. То была сельска корчма. В самый раз изручно. Проклята по­до­рож, штыригодинна тряска змучила мене поряднѣ. Не были то жарты. Жо­лу­док дал зна­ти о собѣ. На щастя, нашла ся у Жида ще пожива. По полуденку склонил ем да­кус голову. Коли ем ся обаторил, до помѣщеня вошол якыйсь хлоп и по­вѣл, же он сельскый биров*. Бѣднѣцько вызирал тот биров. Згорб­ле­ный, ми­зер­ный, ни­же дозволеного обторганый, справлял он крайнѣ угне­таючый до­им. Жи­тей­скы старункы вырѣзбили на  його  чолѣ  глубокы зморщ­кы. На йо­го вид сер­д­це сти­с­кала жалость. А межи тым был он моим то­ва­ри­шом в дѣ­лах. Попросил ем го сѣсти. Познакомивши ся ближе и по­бе­сѣ­до­вав­ши о спра­вах, якы нас ту при­­ве­ли, мы постановили, же за годину трьом нашым еди­но­кров­ным братям, что не­винно трафили до крайной бѣды даме до рук «в име­ни за­кона» жебрачу па­­ли­цю и пустиме их на вшиткы штыри вѣтры.

– Ради Бога, дорогый биров! Повѣчте мнѣ, чом в селѣ така бѣда?

Нигда не забуду того смутного позрѣня, якым посмотрѣл на мня биров.

– Так вы хотѣли бы знати?

Коли ем потвердил, же рад бы-м знати ближе причины такой бѣды, яко «при­шелець во Израел» в той околици, он зачал розповѣдати.

– Видите, дорогый пане! Не фурт было так в нашому селѣ. Знали мы и лѣпшы днѣ. И мы ѣли – и то еще не так давно – пшеничный хлѣб, та и не было треба го орошовати слезами…

Ту слезы горохом покотили ся з його западеных очи.

– Десять роков тому ту не было жебраков, подобнѣ як днесь не есть ту ани едного жиючого достатньо. При красной хвили видѣли бы вы, пане, як нашы горы за рядом обсажены благороднов лозов винограду, яка давала нам зла­то. Бог, здае ся, збыточным видѣл наш добробыт, або мы понад мѣру його про­гнѣвили, дость, же послал нам маленького червака, что го учены мужѣ зо­вут филоксеров, и он наробил нам вельо зла, выгубил нашы виноградникы…

Та, жебы не долго говорити, не буду з дробницями розповѣдати, як мы з дня на день бѣднѣли. Правда, призберали мы только, жебы пару рокы, з бѣдов до­сполы, могли мы животити ся, покы бы сме не привезли, бесѣдуют, з Аме­ри­кы таку лозу, котру не рушат тот  проклятый червачок. Та нас знищила пор­ция и розличны податѣ, якыма нас зачали пригнетати, и якым не было конця-краю. Мы руськой вѣры, православны христиане. Радостьов и утѣхов нашов бы­ла наша церква, коли ще нам лѣпше жило ся. Днесь и до церкви не можеме пойти, и не про то, пане, жебы змалѣло  наше благочестие, або ослабла наша вѣра, нье! Не слободно увойти до церкви, наколько склепованя валит ся. Од того часу, як дякового хлопця забил камѣнь,  что ся урвал з пла­фо­на, церква закрыта. Одтак и Господа Бога навѣдати не можеме, жебы хоть йому одкрыти наш жаль.

– Но, а патрон, або отець духовный не можут помочи и плафон поправити? Тадь то не так вельке дѣло.

– Обое бѣдны, пане, барз бѣдны. Патроном приходит ся наша громада, нич не маюча, а священник наш, благый чоловѣк, на жаль, тыж бѣдак. З нами вкупѣ терпит недостаткы, и коблины* свойой не може он зобрати. Так про­бо­вал, робил вшытко, просил, розсылал письма. Всягды лем обѣцяли, але нич не дали. Наконець змиловал ся владыка и послал пару сотень гулденов. Одтак хоть и будеме жебраками, та по крайной мѣрѣ приведеме до ладу церковку, жебы было де Богу молити ся. То и е вся наша жалостна история… А теперь пора, идеме! Як не будеме точны, та ще проценты накладут,  розумѣе ся,  лем на ме­не...

Обтерши пястуком очи, биров взял шапку и пошол наперед, я же, зо­брав­ши свои папѣриска, слѣдовал за ним.

Мы скоро вошли до хлопской хыжѣ, стоячой при дорозѣ. Изба была пространна, але зовсѣм порожна. Убогость смотрѣла зо стѣн, з лавок, з пеца, а ту треба екзеквовати за недоплаткы! Что ту брати «именем закона»? Нищетный газда повюл нас до сусѣдной комнаты и молчачи указал у кут. Там лежала хвора жена, газдыня. Заголовка не мала, под ньов лем солома, але была укрыта теплов перинов.

– О, тото едно мож бы забрати, – рюк биров, указуючи на перину.

– Але тото не беру, – скоро ем закричал, розрушеный виденым и свойов тяжков повинностьов. – Колько выносят вашы недоплаткы?

– Прошу, 17 гулденов и 32 крайцарѣ.

– Только! Знайте, ту я не екзекутор. Будьте здравы!

Як ем вышол на двор, учул ем, як мнѣ сердце стискат од жалю над бѣд­ным народом. Я зненавидѣл свой хлѣб и постановил зречи ся посады ек­зе­ку­то­ра. Коли вернул ем ся дому, я погасил зо свойой кешенѣ недоплаткы трьох должников.

Споминам то не из самохвалы, але зато, же мене Бог про то благословил. Неодолга по тому был я выбраный на писаря громады Забой. Оженил ем ся, мам родину, але за цѣлый свѣт не остал бы-м екзекутором. Не дай Бог!

вицишпан      – вице-губернатор, высшый урядник жупы
ex officio        – з повинности службы
волчура          – волча бунда
полкошок      – кочия з дополы крытым кошом
биров             – староста
коблина         – належное духовнику

Жерела: Лемківскій календар, 1994.
 Ліґниця – Крениця. Ст. 61–65.
Радио RUSYN.FM, KNYŽNICJA FM 12. 2. 2015