Фаталный кых
Цимбора мой, Попадинець Павел, фурт мал на полевачцѣ серенчу, ги никто другый. При нагонках на него все выйшла крупна дичина, уже й не кажу за заяцев, крупок тай иншаку дробню.
Мы вшыткы знали сушити собѣ голову, ганучи, якы причины сякой серенчливости. Едны покладали, же мае он, ачей, тализман даякый, другы – же знае якоесь особое слово, котрое, дѣ, заставлят звѣрь бѣгти просто на него.
– Та де, та де! – одгрѣбал ся он, кедь вѣшали сьме ся на него из роззвѣдинами. – Ниякого секрета не є. Тадь сами знаете, про обачного свѣт! Треба мерьковати.
На полевачцѣ каждый измагал ся штомай близь трафити ид Павлови, надѣючи ся, же од сякого сосѣдства и ему дашто цяпкне. Еден раз и я полевал такой ту пиля него. Вергли жребий, Попадинцеви выпала коцка на семое мѣсто на линии, а я стояв на восьмом числѣ – крайным на правом крыслѣ.
Полеваня было на падинѣ Темника, котрый остро ся обрыват пиля Ворочова у бок Уга. Линия наганячов дуже довга была – дас три-четыри километры. Они ся поднимали здолов горѣ берегом, зароснутым высокым дубовым лѣсом. Ровта поступовала помалы, застрѣгаючи до колѣн у пухкый снѣг.
Часу сьме предоста мали. Котрый обниковал ищи раз пушку, котрый ся замѣрял, як буде стрѣляти, а другый зась протоптовал собѣ якмай ладнѣйшое мѣсточко. Ото вшытко на ловах великое значеня мае. Айбо зато каждый попри том дѣлѣ впинал ся очима у глублю бессловного лѣса. Раз-дараз у гущаку скриковала болботлива сойка, а дале вшытко зась потапало у тиху.
Хвѣля держала ся мягка. Даколи и сонѣчко вызирнуло. Из дерев бесшумно падали клепецы снѣгу. Айбо мои вшыткы смыслы обернуты на незвычайну появу: у зимушном воздусѣ носят ся комары, перелѣтаючи од дерева до дерева на прозрачных крылцях. Подаколи сѣдают на снѣг и взлѣтают зась. Чудно было теперь видѣти сесѣ овады, ествованя котрых у нашой представѣ вяже ся из теплым лѣтом.
Был ем доцѣле захваченый сим интересным одкрытем. Як нараз у глубли лѣсу, на бѣлоснѣжном подкладѣ покынула ся якась темна маса. «Чейже дикун?» – Чорна маса зась ся покынула. – «Не може быти жадного сомнѣву: дикый веперь!»
Он ишол на Павла, на правець!
«Но, прошу,» – выхватило ми ся не без зависти, – «зась глупа звѣрина лѣзе тому серенчуху просто у дуло.»
Дикун приближал ся, бороздячи брюхом снѣг, то гев, то ген, наслухуючи голосам ровтарев. Алем, уже е докус близко. Назад став.
Настав майладный момент стрѣляти! Айбо выстрѣл не чути!
«Што ся стало?! Чом не стрѣлят?!» – думаю собѣ и пувоком глипну у бок сосѣда, и туй, непринадѣяно, вижу, же Попадинець держит ся за нос. – «Што му е? Тече му кров?»
И туй нараз, гибы одповѣдев на мое нехапаня, лѣс истрясло силацкое кыханя. Попадинець кыхнув раз, другый раз, пак зась и зась. Едным словом, прийшло на него кыханя.
Веперь шибнув собов у бок и погнав ся просто на мене. Еден трафный стрѣл – и звѣрь простер ся на снѣгу.
Послѣ того фаталного кыханя одвернула ся серенча од Попадинця на ловах.
Жерело: Наша читалня. Ужгород, 2007. 33–34.