Иван-кашевар

     Одбехали стоголосыма громами каноны, послѣдны нѣмецкы самолёты одлетѣли на запад. На батерию пришла тишина. Остывают, тихо пошквар­чуючи од горячой ратной роботы каноны. Воякы, познимавши з голов желѣзны шлемы, попадали спочивати, тко куды, дякуючи Господови за сохра­неное жытя тай здоровля.

     – Мигальку, заговорив старшый вояк до свого молодого цимбора, цѣлёша канона. Як ти добрѣ, же-сь молодый та нежонатый, а я в сорок годов лишив дома жону тай пятеро дѣточок. Нитко ня в русскы добро­воль­цѣ не тяг, бо пошов ем сам, а ци видиш, што ся туй на войнѣ робит. Мали сьме нынѣ серенчу вбстатися жывыма, айбо сяк може й не быти фурт. Мушу теперь бѣгом носити гранаты д канонови та никати на смерть из неба ци з другого боку, споми­наючи ай шкодуючи жону з дѣтми. Маю велику дяку перейти кашеваром, спокойно варити канонирам ѣсти тай тихо сяк перебыти до конця войны.

     – Просѣт ся, Йване, у комбата, – вповѣв землякови Мигаль, – може из того штось ся и вдаст.

     – Я го не лиш просити буду, я го доѣдати буду, молити го, доку ня не покладе на кухню, – вповѣв Иван.

     Дны пошли дале, воякы привычно робили свою роботу. Раз едной днины зрана прибѣг д Мигальови радый Иван з новинов, же одтеперь буде кашева­рити, тай весело, шиковно, ги молодый, побѣг в невелику хащичку принимати свое новое вояцкое газдовство.

     Пришло полудне, а з ним и девятка нѣмецкых бомбовозов. «Батарея, к бою! Орудие к бою!», – вчули ся по русскы голосны росказы командантов. И нараз закрутили ся канониры коло канонов, як мурянкы на купинѣ, на бѣгу занимаючи свои мѣста. Цѣлёшы в клѣп ока скочили на желѣзны стольцѣ, закусили зубами в ротах саморобны деревляны сѣпкы-мундштукы, што чинило роты фурт одопер­тыма и не давало вглохнути при стрѣляню канона. Завертѣли маховичками-колѣщатами наведеня по вертикали и горизонтали, и канон ожыв, слѣдячи своим дулом за курсом самолётов. Другый вояк вхопив подану подносчиком гранату, наверг на ню зверьху особый ключ, котрым, слухаючи голосны команды далеко­мѣра, крутит влѣво вадь вправо, кла­дучи сим запалёвач на задану высоту ёго розрыва. «Высота 2500, 2300, 2200, 2000» – кричит далекомѣр, клонцат ключ на гранатѣ в руках. «Огонь, орудие – огонь», – кричит командант канона. Такой в секунду страшно голосно бехае тот и летит граната у вышинь ид самолётам, а вже друга подае ся подносчиком, кладе ся высота, мече ся набивачом у набоёву комору, запират ся затвором и се ся повторяе раз за разом усѣма четырьма кано­нами батерии. Од сёго на позиции не перестаючи гримлят громы и воякам ся видит, же сут они в самом центрѣ якойсь грубезной бури.

     Скоро чинят канониры свою роботу, бо од их скорости буде сужено, кому жыти – им ци нѣмецкым лётчикам. Йде межи нима смертный фро­н­то­вый двобой: тко кого. Всё на свѣтѣ забыват ся людми в сякѣ минуты, лиш едно ся крутит в их головах: самолёты, высота, градусы, курс, гранаты и нещадно бъе корбачом по голосници командантов росказ: «Огонь... Огонь... Огонь!». Несут ся гранаты здолу в небеса, розцвѣтаючи там чорныма крысанями смерти. Добыли свою жертву – и вже несе ся долу носом д земли нѣмецка лѣтаюча смерть, самолёт, гет усый оповитый огнём и дымом, з дикым, страшным ревом смертелно раненого звѣря, завываючи вертулами в своёму послѣдному летови. Айбо й од нёго з неба понесла ся на головы фатёвам хмара чорных капочок, бомб. Выростаючи на очах, они мерзко квѣлят, вытѣгаючи сим звуком усѣ нервы и жылы з канониров, пролѣзаючи им у самый мозок, вселяючи у вояцкы душы первобытный страх. Пак падавучи на землю, розрывают ся зо страшным звуком, сѣючи довкола смерть тай калѣцтво, ставши послѣдным посланём бизовно вже мертвых нѣмецкых пилотов.

     У сякѣ страшны, невозможно тяжкы минуты дивным дѣлом розтѣгае ся час, спомалюе свой бѣг. Секунды стают ся минутами, минуты часами, и по­слѣ тяжкого боя нитко з вояков не годен точно вповѣсти, колько часу били ся они з врагом. Ни еден з них не смѣе лишити свое мѣсто, опредѣленое боёвым роскладом, веречи сю тяжку военну роботу, утѣкнути ци десь ся спрятати. Од сякой зрады годны погыбнути свои цимборы-воякы з каноном, авадь цѣла батерия, а самому прийде ся прияти смерть од военного трибунала ци трафити до штрофного баталиону, што е по сути едно и то.

     ...Двобой ся скончив, принесши желанну тишину тай покой. Гойкают еден едного на позиции, провѣряючи жывых, раненых ци мертвых. Припало им нынѣ великое вояцкое щастя вбстати ся жывыма.
Час бы дашто й перекусити, гойкают стары русскы канониры Мигалёви, обы скочив у хащу д Иванови принести полуденок. Вертае ся через 10-15 минут тот тай каже: «Не будет нам сегодня ребята ни первого, ни второго, ни чая. Нет там ни Ивана, ни кухни, только одна большая воронка от бомбы. Наверное, немец бомбы ложил на Иванову кухню, думая что бомбит штабной блиндаж».

     – Да Мишка, – заговорив до нёго еден русскый вояк-ветеран, – задумал твой земляк смерть свою перехитрить, да забыл, видать, что ей, проклятой, в лицо надо смотреть, а не бежать от неё. От неё ведь, костлявой, не спрячешься. Носил бы Ваня нам снаряды к орудию, так может бы сегодня и живой остался, а так царствие ему небесное.

(2004)