Сѣдадло авта ня катапултовало, як пинг-понгову лопточку. Голова ся ми одразила од низкогo стрoпу и колѣна од воланта. Авто собѣ подскочило, як тыждньове теля. Стара яма на розбитой асфалтовой дразѣ тѣсно перед вала­лом, глубша, як сфалшованы каналовы поклопы, ня зась окламала. Сторо­жить уж рокы перед Малов Полянов в смерѣ правого колеса а кажде лѣто ня скушать:

– Запамятала есь ня? Не запамятала?

– Не запамятала.

Гыря под волосьом уж ми пухне. Згоры од кривуль конечнѣ вхожу до Ма­лой Поляны. З главной драгы одбочу на мост доправа и уганям на конець ва­ла­лу. За домами придам плин. Асфалтка ся мѣнить на зужену драгу, котра за­чи­нать быти весело покыдана свѣжыма лайнами. Але радше срачковый слалом, як дал­ша гыря на головѣ.

Здалека уж вижу цѣльову таблу: Микова. Валал на конци свѣта, од­пи­са­ный на помале вымераня. Опак цивилизачного шоку. Каждый, кто хоче мати трохы густѣйше в будѣлярику и живот, подпертый минималныма служ­ба­ми, одтыль уж давно втюк. Зоставають лем стары, завзяты и страчены в минулых часох. Добру ночь им желають лишкы и автобус. Раз за день.

Старенька Микова, боком од вшиткых драг, что ведуть до Рима, на­исто е рада, же ей кругы не нарушать гвалт межимѣстской доправы, а так вдяка бож­ской тихотѣ може ся пришелець кохати нерушеным вступом на тот окрай Зем­лѣ. Принаймнѣ кедь на непрегляднутелность хвилькы дозерать далша табла з на­писом: Родиско родичов Анди Варгола – въедно зо скудовченов Варголовов го­ловов. Табла е мала, але потѣшить. Еднак лем е симпатична снага миковского мѣст­ного уряду дати на знамость свѣту, же тот русинскый край свѣта не е ос­тат­­нов ритьов вселеной. Хоть, вера, он так вы­зе­рать.

З тайнов радостьов, же-м досягла тоту коту, таку далеку од мого бываня в главном мѣстѣ, тѣшу ся з каждого перейденого метра у валалѣ. Правда, котра е стовкы километров далека од адресы, де я жию од уроженя, але духовнѣ е ми цѣлком близко – и менше як на пядь. Тоту особливо чудну споитость мого живота з Миковов, де ем одмаленька рада ходила за бабков и дѣдком, все собѣ усвѣдомлюю, кедь ся в далеком свѣтѣ потребую оперти о своих русинскых предков. О их животну путь, их културну стопу, котра ся зажерла до каждого з нас, хоть жиеме аж днесь. Закодованы сьме в их генах може уж од Великой Мо­ра­вы. Хоч-не-хоч, не можеме од того наслѣдства утечи, хоть бы сьме як далеко бы­ли. Русинскый код зоставать. Едному давать крыла, другого тисне ку земли.

Валал е такый притулный, же тото чутя бы ся дало краяти. Наказлива за­спа­ность ня натолько засягне, же голос когута у сусѣдов мнов затрясе як алар­му­юча електричка. В духу му задякую и зачинам слѣдовати вшытко наоколо. Пе­реберам плоты, брамы, кажду плоху ци вывѣску, де бы мог ознам сиг­на­ли­зо­вати подѣю, котра настане о пару дни. Но нич не насвѣдчуе о том, же ту о два днѣ буде лѣто кулминовати елдорадом. То кедь ся спустить каждорочный фес­ти­вал Анди Варгола. Пятнадцятый? Восемнадцятый? Смутнѣ ся ми при­по­ми­нать, бо придалеко жию од той варголовской математикы.

Минам грекокатолицьку церьков, културный дом и уряд, склеп и право­слав­ну церковь, а уж ем на вышном конци. Все по року ся з ужасом чудую, о ко­лько веце хыж ся зосунуло ближе ку земли, о колько менше з них ся одѣло до модернѣйшых омѣток. Але продавачѣ и ту нашли купцьов про свои продукты, як пластовы облакы, фаребны цлоны, маркизы и загородны становы алтанкы. В Миковѣ жие уж лем до сто жители, але видно, же и они тримають крок з модов остатных валалов.

На горбку, цѣлком на конци валалу, де подля мого тогдышнього дѣтского ро­зумѣня кончив ся цивилизованый асфалтовый свѣт и польовов драгов на­слѣ­до­вав тот другый, стоить послѣдна хыжа. Низкый, на синьо обѣленый домик ся поставив до драгы, котра про то мусѣла угнути долѣва.

Оберну ключом. В порожной хыжѣ довго никто не бывать. Стары родичѣ уж давно не суть межи нами, а иншых з родины деревяна хыжа не притягуе. Зо­стала сама на себе, як стояча вода у рыбнику: згнита, але про домашного капра при­емна... Барабизня ушита прямо про мене. Пообивана людьми, докатована ча­сом, вытрапена животом. Доверху повна русинской минулости з дѣдком и баб­ков, хоть они о русинствѣ нич не знали, лем го жили. А з нима ся одогравала и моя давна дѣтска история, позднѣйше перебита есами старшого вѣку, ва­лал­скыма ласками, котры зостали закарбованы в памяти як зарѣзы на пастырской па­лици.

Сѣни ня вѣтають глинянов подлогов з выдутыма горбочками, де колись баб­ка любила кормити мачку и куркы. Узенька кухня зо старым креденцом, трьо­ма святыма образками над столом и на зелено зафарбленым цегловым пе­цом е тыж на своим мѣстци. Ай изба з накриво стоячым бутором на еще кри­вѣй­шой подлозѣ.

Усилую ся что найменше поднимати порох. Поутерам стол, розбалю полотовары – мусли и гранулы, термоску еще з раношным чайом и вечеря о хвильку готова. Воду и гигиену нагородить минерална вода. Декы зо старого дивана вытреплю вонка и приправлю «вак на спаня». Заспавам нараз з лишками за гумнами.

скуточность = реалность, истность
строп =плафон
волант =кормань
поклоп =покрышка, закрытя, вѣко
плин =газ
непрегляднутелность =неясность, непознатость
плоха =поверхность
смутнѣ (припоминати) =невыразно, слабо
омѣтка =ваковка
цлона =заслона, ролета
капер (Cyprinus carpio) =потька;
барабизня =1.(хыжка) руина, куча 2.(предмет) =непотрѣб, цуря
есо =ас, туз
розбалити =роспаковати
полотовар =полуфабрикат
вак =мѣх

Жерело: InfoPyсин  ч.11–12/2010 ст.15.