Козаки и мы

Молодый священник, Иреней Кондратович, рукоположеный в Унгварѣ року 1904, достав службу в земп­лин­ском селѣ Колониця. Пиля своих пасторскых повинностей мав он добру привычку писати дневник, де фиксовав вѣдомости о подѣях и людях, з котрыма му ся трафило стрѣчати. Зовсѣм скоро Земплин став ся аренов горячых военных биток Первой свѣтовой войны. З дневниковых записов молодого священника пак родив ся ряд невеличкых повѣдань, котры з великым интересом читают ся и через сто роков по тых подѣях. Неточности в топонимах, годно быти, появили ся в резултатѣ того, же в часѣ писаня повѣдань автор уже служив в Ужгородѣ, а перед тым двад­цять роков в недалеком одты селѣ Хоньковцѣ.

Правдива повѣстка из свѣтовой войны

Было то в осени 1914 рока. Неприятель стояв уже перед Карпатами. Русскѣ войска силно нападовали. Мы, живучѣ под Карпатами, с страхом ждали сьме на кончину. В нашом селѣ, в Колоници, в снинском окрузѣ першѣ военскѣ трупы* явили ся на праздник Рождества Богородицѣ. Были они Поляки и Украинцѣ. Весело спѣвали: «От Варшавы аж до Петербурга маршируем на Москаля, раз, два, три». Сердечно вѣтали сьме и погостили сьме их. Як бы нѣт. Тадь они нашѣ, за нас воюють и страдають. У пару днѣ уже чули сьме гримоту канонов, неприятель перервав ся ужоцьким переходом и добив ся аж над Кострину. Кто лиш мог, утѣкав, лишив свой маеток и на мадярской Дольной Земли глядав спасеня. И нас обняв страх. Что будеме чинити, кедь и в нашом селѣ появлять ся Москалѣ?

В сельской громадѣ поеднѣ радили так чинити, як будуть и сусѣднѣ Кленовчане, то есть: ити с процессиею перед неприятеля, зарѣзати сельского быка и погостити его. Но неприятель быв вытѣсненый поза границю и так спо­кой­нѣйшѣ стали сьме.

Неодовго перед Михаилом появили ся межи нами польскѣ Жиды, котрѣ як живый барометер указовали, что неприятель знов близить ся. Теперь ситу­а­ция уже серйознѣйша стала. Семю мою заслав я на южну Мадярщину, самый же остав дома межи моими вѣрниками.

На праздник Михаила цѣла околиця была в Стриговци на храм церкви, и мала деревляна церков много раз трясла ся от гримоты канонов. В долинѣ Тироссы* же, коло Старины,* под горою Камѣньовата* героично били ся мадярскѣ гусаре с Москалями. Настала велика зима. Потоки замерзли, верхи закрыли ся снѣгом и мы осторожно внимали на гримоту канонов и на рыхоту* кульометов. Кедь и бой уменьшив ся, мы в селѣ ничого доброго не видѣли.

23-го новембра ни еден выстрѣл не порушав велику тишину. Дасколько нас выйшло на найвысший верх, на «гору», чтобы сьме с «решпекциею»* перепозирали ся над Тиросскою долиною. Ничого не видѣли, кромѣ двох ѣздцов, котрѣ змагали ся до нашого села. Мы их за польских фурманов, от тренов* утѣкших, держали и спокойно вернули ся на фару. На дворѣ уже там быв с возом мой звонарь, Щѣлюха Янко, чтобы перевез матрики до Ладо­ми­рова на фару, до моего кума, отця Нестора. С матриками в руках вернув ся и блѣд­ный шепче:

– Ах, милость, перед фарою якѣсь чуднѣ вояки суть с пушками.

Выйду вон, и передо мною стоять на малых кониках два козаки, фельд­фе­бе­лѣ, украшенѣ с крещиком св. Георгия.

– Здравствуйте! – поздравляю их. Они не отвѣчають, лем с улыбкою позирають ся на мене. Я повторяю:

– Здравствуйте! Вы сьте козаки?

– Да, да – отвѣчають, и – а ты кто? – звѣдають ся.

– Я батюшка, священник, – говорю.

– Ей, ты не батюшка, не маеш бороду, ты ксьондз.

– Нѣт, я батюшка, я униат, – отвѣчаю.

– Да? Де бываеш?

Я указав на фару.

– Идѣм до двора, – говорять менѣ и привяжѣть коников к плоту. Заведу их до хижѣ, де доста пусто было, бо я меблѣ роздав по селѣ, еднакож на столѣ там находила ся цѣла моя комора: хлѣб, печена качка, цукор, мед, молоко, чор­на кава, оцет, соль и пов литра солодкого ликера, а над столом образ пов­чан­ской Божой Матери. Козаки вступили до хижѣ, перед иконою Матери Божой три раз глубоко поклонили ся и розпозерали ся. Ступили к столу и само­по­нят­но, что инстиктивно до паленки обернули ся. Я сердечно понукав их, но они розказали, чтобы перше я пив. Коли горкою бѣдою раз я пролыгнув, взяли повлитровку и раз-два фляшка порожною стала. Зачали гостити ся, ѣли из всего, лиш с чорною кавою не знали, что чинити. Лишили еѣ менѣ и хвалили мене, что який «гостеприимный хозяин» я.

Под тым часом перестрашена учителька розбѣгла по селѣ и гойкала, что попа козаки бють. Раз лиш виджу, что моѣ вѣрники збирають ся на фарском дворѣ и каждый под гунькою чогось скрывае. Выйду вон, и коли мене видѣли, что жию, при плотѣ попущали свое оружие, кто колик, кто топор або вилы. Козаки подяковали за гостеприимство и выйшли и они на двор.

Еден из них сѣв на коня и приблизително так говорив:

– Братя! Радуйте ся! Вы дотеперь были под Франц-Йосифом, оттеперь будете под нашим Николаем. Вы дотеперь ѣли овсяный хлѣб, оттеперь уже будете ѣсти пшеничный хлѣб. Дотеперь платили сьте великѣ податки, оттеперь не будете платити нич, бо сьте свободнѣ люде. Вѣтаеме вас, здравствуйте!

Дуже добрѣ говорив, бо як Иван Кузьма замѣтив, добрый бы быв за «кивета».* Любили ся слова козака, лиш всьо сказив старый Михаил Леньо (не снив бы ся!), котрый лиш раз в роцѣ быв пяный, и то от Михаила до Дзуря,* ин­шак все тверезый быв. Позавчора было Михаила, та и днесь «под натурою» быв. Вступив перед козака, чвиркнув багов перед козака и зачав:

– Прошу пана за ласку, най выбачать, бо не знаю и який титул дати. Тадь добрѣ говорили. Правда, лѣпший пшеничный хлѣб, як овсяный; и то добро кедь христианин не мусить порцию платити, але прошу за ласку, обѣцянка-ганка, шаленому радость, и зато мы лиш останеме и надале при нашом стареньком царѣ Франц-Йосифѣ, нам не треба вашого Николая, а вы збирайте ся отси гет, доки не буде с вами зле, мы вас туй не кликали!

И чвиркнув зась перед козака, взяв пипку, выдовбав свѣжый багов и зачав «баторити» и других:

– Но, та чому не говорите и вы, что ся позираете на нього, матери му у чепець!

Мы всѣ из страху застовпѣли и чекали, коли козаки забють Михаила. Но, на щастя, козаки не дуже порозумѣли Михаила, сѣли на коники и отклонили ся от нас с тым, что в ночи прийде до нашого села от Стакчина российское войско. Ледва что козаки отойшли, прийшли из лѣса мадярскѣ гусаре, котрѣ зась с тым нас «баторили», что прийдуть до нас от Березного мадярскѣ вояки. Теперь уже цѣла бѣда ждала нас.

Зойшли сьме ся до громады и рѣшили ся, что доты молодѣ жены с худо­бою мають сейчас до ладомирского лѣса ити. Той ночи ачей лиш Леньо спав спокойно. Я на ночь на фару взяв звонаря и облеченѣ пробовали сьме спати. Над раном около третьой годины пробуджу ся на то, что на дворѣ конѣ дуб­нять. Заято позираю ся через окно и с страхом виджу, что по дворѣ ходять во­яки с высокими кучмами. Козаки. Збуджаю звонаря. Здорово и глубоко спить, не можно его зогнати. Але уже ктось ковтае на дверях:

– Свѣтло! свѣтло!

Звонарь, як з ума сшедший, глядае свѣчку. Трясучи запалить еѣ, и я в ре­ве­рендѣ розтворю дверѣ перед непрошенными гостями. Еден и от мене боль­ший, высше 2-метровый, козак вступив до хижѣ, и позад него вступив мале­нь­кий молоденький козачок. Я сейчас спознав офицера. Молодый козак елегантно пред­ставить ся: Василий Федорович Михайлов, хорунжий 18‑го пол­ка орен­бург­ских козаков.

— Тѣшу ся, говорю трясучим голосом и запровадив я их до хижѣ. Хо­рун­­жий быв уже приемным чоловѣком. Быв он сыном генерала и говорив по анг­­лий­ски, французски и по нѣмецки. Всеобщу историю так знав, як свою рус­ску исто­рию. В нашой конверзации лиш то было смѣшно, что мы, славяне, не могли сьме порозумѣти ся на русском языку и просто мусѣли по нѣмецки гово­рити. Чтобы час перейшов, спѣвав ми козацкѣ пѣснѣ, провадив их на клавиру, потом спѣвав и церковнѣ пѣснѣ, тропарѣ, кондаки и просив мене, чтобы и я спѣвав. Так перебыли мы ночь в моей канцеларии. В теплой кухни же еще веселѣйше было. Двадцять козаков гостило ся там. Варили, пекли, пили. Были они оренбурскѣ козаки от азийской границѣ и много было межи ними и пога­нов. Калмуков.

Мы с офицером уже и военску ситуацию перебрали («ци далеко до Будапешта?») Коли недалеко от нашого села, загремѣли каноны и туй-там мож было чути и выстрѣлы ручных пушок. Хорунжий став нервозным. Выйшли на двор ориентовати ся, отки стрѣляють. Малый хлопчик прийде к мнѣ и говорить, что в фарской загородѣ гусаре суть, и что цѣлое село обнято войском. Но тогды уже и я видѣв червонѣ шапки гусаров не дале от нас як на 100 кроков. Але увидѣли гусаров и козаки. Як коли пчолы роять ся и падають вон из улия, так падали и утѣкали козаки из кухнѣ на двор, де посѣдали на конѣ и поутѣкали на Стакчин. Хорунжий послѣдный отойшов. У пару минут уже на дворѣ были гусаре с одным менѣ знаемным надпоручиком и зачало ся гоненя козаков. На про­сьбу офицера я попровадив гусаров в слѣд козаков, котрѣ сховали ся в стакчинском лѣсѣ. Настала кровава перестрѣлка, котра держала через цѣлый день. Вечер прийшло много мадярского войска и зачала ся велика тридневна Сѣна*–Стакчин–Колоницка битва, по котрой москалѣ были вытисненѣ из границь Мадярщины. Что ся битва про нас добрѣ скончила ся, в том мали за­слугу и колоницкѣ паробки. Много раз перейшли московский кордон и важнѣ вѣсти, информациѣ принесли нашой командѣ. Такожде они повели наше войско через непроходимѣ горы, лѣсными пѣшниками до бока Москальов и так подготовили конечну побѣдну атаку.

Будеш звѣдовати ся, любезный читателю, что чому пишу я тоту повѣстку теперь? Скажу тобѣ. Тому, бо и се ся повѣстка свѣдчить то, что истинный, свой род искренно люблячий Русин все вѣрный быв и буде своему отечеству и ни­коли не позирав за границю. Старенький Михайло хотяй быв «под натурою», лиш правду говорив: мы останеме коло нашого царя Франц Йосифа, мы вас туй не кликали. Так есть!

Русин Святостефанску державу все за свою держав. Если ему зле ишло, не поносовав ся, не глядав собѣ чужих богов, чужих патронов. Задоволив ся с малым. Мачошинство природы, суровость климата зноснв нѣмо, не жаловав ся. Хотяй ему достав ся найчорнѣйший хлѣб, не нарѣкав. Знав добрѣ, что судьба мадярского народа, то судьба его. Едно терпѣня, една радость.

Дружеска сповпраця Русинов с Мадярами, то не якась неслышана новина, но от предков, от прадѣдов перебраное святое и ненарушимое наслѣдство. Сей дружеской сповпрацѣ много пошкодила фальшива и крутарска ческо-украинска т. зв. национална идеология, котра через 20 роков в публичном и в приватном животѣ не перестала углубляти ненависть Русинов сопротив Мадяр. И в сей идеологии выхована молодеж мусить уже безусловно узнати, что правдива лоялность и искренное приспособленя к николи нерозрушимым фактам веде нас к лѣпшой будучности. Новый мадярский от желѣза силнѣйший нацио­нализм благосклонно относить ся к нам и с нашим молодым национализмом рука в руцѣ буде роботати на братское порозумѣня двох народов и буде защищати и искати лѣпшу будучность под Святостефанскою Коруною совокуп­ленных братов.

Камѣньовата  = в оригиналѣ очевидно хыба: Кажиолата
кивет (мад.) = депутат, посланик
от Михаила до Дзуря = от новембра до мая
решпекция (лат. res specto) = далековид
рыхота = трѣск, троскотня
Старина = бывшое село, од 1980­‑х е под воднов клавзуров Старина, мад.Cirókaófalu
Сѣна (мад. Szinna) = Снина
Тиросса = Цироха, мад. Ciróka;
трены (воен) = форшпаны, повозна повинность
трупы (серб.) = войсковы единкы

Жерело:  Миссийный календарь на рок 1941.
Ужгород. Т-во «Дѣло Ширеня Вѣры». Сс.79–84.