Кровава горка

Подкарпатскы авторы во своих творах не могли пролишити важны исто­рич­ны по­дѣи, котры ся ставали в Карпатском краю и надолго, кедь не навсе, зо­ста­вали в памяти народа. Серед такых подѣй был и приход до Галичины и Под­карпатской Руси российского войска в часѣ Первой свѣтовой войны, влѣ­тѣ 1916, в току операции, котра ся до ис­то­рии записала як Брусиловскый про­рыв. Еден з военных епизодов той вели­кой операции описуе автор в первом од­дѣ­лѣ своей повѣсти «Оцѣлева ружа», котрый ту предкладаеме нашому чита­те­лю. Текст по­ру­­син­ченый.

Был первый день Великодня. Русскый штаб поставил собѣ цѣлев за всяку цѣну взяти невелику горку. То был найсполяглившый фестунок австрийскых войськ.

Генерал Брусилов тото рано ку своим солдатам держал рѣч. Солдаты были вы­ши­кованы ку штурму и в предсмертном неспокою слухали желѣзны слова генерала.

Русскы войська наступали восьмома рядами. Збѣснѣтый крик озвал ся од той части горы, котру пак народ назвал Кровавов горов.

– Мы мусиме побѣдити! – повѣл задуманый генерал.

– З вражого перископа, мож думати, нас видко, як на долони, – прорек ктось спокойным голосом. – Ай не лем нас, але вшитку долину.

Брусилов посмотрѣл збоку на говорившого проникливым оком. В том моментѣ ко­ло уха му профурчала куля. Командант ани голову не обернул. Он роз­ва­жо­вал и рисовал в головѣ положеня своего войська.

– Полк поляже, – повѣл генерал. Землев штось гыгнуло, воздух передал удар и заставил генерала замолчати. Граната выбухла не дале, як о пятдесять кроков. Людей не забила, но покалѣчила даколько коров, котрых солдаты притягли од верховинцев про офицерску кухню. Коровы здыхали покорно.

На вражой горцѣ не затихали. Австрийское оружие косило лѣпшый цвѣт нена­ви­ст­ной московской землѣ. Голубо-сѣры солдаты з великым задовольством на­би­вали пушкы и слѣдили за жертвами куль.

– Москалѣ – то европейска нечисть и едноокы варвары, – твердили австрийскы офи­церы своим солдатам. Солдаты косили людей, як восени земледѣлцѣ под­рѣ­зуют головкы капусты.

Но и русскы войська не унывали. Едны доставали звѣрску рѣшителность, другы – замѣшаня. Забивали людей скорше од замѣшаня и безвыходности. Держава приносила на жертву людску кров.

– А што, хыба царь-батечко не так ся родил, як я? А я за него умерати мушу? – твер­дил еден солдат, подля фаха чижмарь, коли его колона выступила под огень.

Трудолюбивы сыны степов в солдатскых мундурах падали, як труты в улику. Найвеце побивала умераючых русскых солдат збѣснѣла трѣскота з правого кры­ла Австрияков. Солдаты обзирали ся на перископ горы. Едному куля просто в око трафила. Изпод чола му вытекла сѣро-кровава теч. На перископѣ руково­дил офицер наведеня, молодый Русин. По крови он был из руськых Австрияков и родил ся в пра­во­слав­но-уни­ат­ском селѣ. И што повѣсте: як руськый знал не­на­видѣти русскых!

Очи генерала Брусилова загорѣли ся дикым огнем. Он замерьковал, же не­при­я­тель ся поддават. Генерал перебрал поводы свого коня из рук ординанца. Конь ша­ле­ным оком посмотрѣл на свого ѣздця, на блискнувшый огень бомбы, и жа­лостно за­ирзал, блискаючи пулькатыма бѣлницями. Под горов одозвали ся да­коль­кы конѣ, што зостали без ѣздци. Изпод лѣса на трех ногах пришкынтал по­ка­лѣ­че­ный конь якогось забитого офицера. Брусилову онь ся очи наповнили слызами. Но од того щи рѣшителнѣйшый скочил на вороного и понес ся ку резервному вой­ську. В якомсь глухом душевном  настрою выдал безжалостный розказ:

– Байонеты на нож! Вперед марш!

Непрестанный напор русского войська ослабил австрийску силу. Вѣденскый пра­пор мусѣл ся вздати. Молодый Русин сапал ненавистев ку Москалям. Межи люд­ми ся кликал Ванця, а по крестному листови – Ванца. Так елегантнѣйше и бла­городнѣйше. Простаков и холошняников не годен был терпѣти. Ванца не мог знести побѣду Москали. Пришла му в голову слѣпоовадна и мстива думка.

В бочной кешени намацал цигаретлевый папѣрь. Слыхал он колись, же такым папѣриком мож розметати хотьякый тяжкый канон.

– Не достане ся проклятым Москалям нич, – злорадил у душѣ вѣрный подданик австрийскый.

Ванца розказал солдатам прилѣпити папѣрикы вдну цѣвок оружия. Гримнул пе­ре­ятый зборовый выстрѣл и громот у бункрах. Горяча сила огня едны куло­ме­ты рознесла, а другы покривила. На декунковых валах стояли ужасно смѣшны каноны: мудры машины из землѣ стырчали з розбитыма люфами, як желѣзны ружѣ. Еднов черепинов од канона поранило и Ванцу. Выгадка Авст­ри­яка обернула ся против него самого: Ванца впал в нетяму.

Его посклянѣлы очѣ уперли ся в горы. Сонце скрыло ся за ломпавов хмаров и метало фиаловы лучѣ, играючи пасмами.

– Ни, за тов горов жие ми жона з малов дѣтинов, – подумал Ванца.

Пораненый од самого себе австрийскый офицер закрыл очѣ, и  пришол му на тварь  усмѣв. Видѣло ся му, же од сонця ся спущат лазурова жона, на твари ей яс­нѣе щастя панѣмладой, а сонѣчны пасма – то ей волосы. Она тихонько при­сту­пила ид нему и поцѣловала го сперву на уста. Блаженный трепет розоллял ся по кровли, пак она гладила го на чоло и поцѣловала над груди. Од острого бо­лю раненый хопил ся за груди.

– Анцика, то ты? – Ванца пробрал ся з нетямы. В горсть му натекла застыла кров. Сопружницѣ его ту не было. То лем марил он у муках. Его очѣ жадно ся ру­тили на поля.

Карпаты дыхали лѣснов свѣжостев. Ванца лем нынѣ зачинал их любити и знати им цѣну.

– Хоть раз бы щи видѣти свое учительское бываня, – подумал он, хаплючи ся за щи многое, што зостало на обдуманя.

В грудех ся зберал терпкый корч. З покривеным ротом и глубоко врѣзаныма морщинами он кус наддвигнул ся. В долинѣ наступали свѣжы силы русского войська. Гримѣло грозное «гура!». Ванцови ся зачинала любити дика одвага русского войська. Одчаянность в дѣях Русов близка была сердцеви Русина. Од долины Ванца перешол зором од поля рѣзнѣ на желѣзны каноны. Перед ним ­стояли рознесены люфы кулометов. В слабѣючом мозгови блискнула поражаю­ча думка.

«А што кедь тота организована, дисциплинована военна система не иншое, як кована люфа из оцѣли, котру внуторны силы можут рознести так, як при едном до­ты­ку з листком цигаретлевого папѣря? А што кедь цѣлый тот живот од сей кро­вавой вой­ны оберне ся на тоту выкривену, розцвѣтлу застылу оцѣлеву ружу, ко­т­ру мож буде перетопити на хосен лем новым огнем? Ненависть будуе же­лѣз­ну дис­циплину, а любов добровольно подчиняе люди» – блискнул му по­су­док. – «Ци не буде тым огнем любов? Люде хочут освоити моц желѣза, но розо­рве их внуторна сила живота.»

Офицер в корчах зрутил ся на землю. Из землѣ пробивала ся свѣжо-зелена бы­лин­ка. В муках его очѣ застыли на синявѣ неба. Торжествуючое весняное небо сияло, чудацькы хмаркы гарцовали собѣ и стрѣбернили ся од сонця. Ванца завидѣл их слободѣ и чул, же мозог его тупѣе…

Австрийскы санитеты нашли го в нетямѣ  и однесли до лазарету. Перед на­сту­па­ючыма Москалями они ледвы успѣли ся спрятати. Русское войсько в тот день сѣм раз было на горцѣ, но зоставало там лем докы стачили им набоѣ. Пак ся за­чинал новый бой. Перемагали Австриякы. Остаточно горка достала ся Русам.

Под горов лежачое селочко не даяк барз потерпѣло. Кулѣ несли ся над хыжами. Згорѣли лем сорок хыж. Бой на селян наводил тревожны страхы. Регочаня ра­не­ных кони, предсмертный ламент солдатов предвѣщали погыбель  мирному обывательству. Народ горку назвал Кровавов горов, а перед тым называла ся она Тихым Верхом.

Жерело: А. Маковичанинъ. Стальная роза. Ужгородъ. 1934. 7–11.