Муша буц черкотки!

05.10.2013 19:52

28. септембра 2013 у Сримских Карловцох шветочно славели 90. рочнїцу друкованя в тутешнєй манастирскей друкарнї «Граматики бачваньско-рускей бешеди» др. Ґабра Костельника, хтора вец послужела пре урядову кодификацию язика югославянских Руснацох. Ми ше прилучаме ґу преславйованю тей подїи зоз публикацию красней Костельниковей приповедки з року 1930.

— Паноцец, муша буц черкотки!

— Шак гварел сом вам, же лєм їх найдце, та їх купиме — благо шмеюци ше, одповед паноцец.

— Уж я то їх сам купим, лєм їх ви найдце! Нє можем їх забуц, паноцец!

Таку мал бешеду Дюра Предняк, керестурски виселенєц, зос своїм панотцом, кедиґод ше стретали. Од двох рокох вше войовал: муша буц черкотки та муша!

Не згадли би сце: яки то черкотки? Нач? Черкотки, цо на кадилу, на ланцушкох од кадилнїци; таки мали черкоточки, цо бреньча, кед паноцец кадзи.

Кед би бул паноцец так барз сцел тоти черкоточки, як бачи Дюра, дабоме же уж би давно  вишели на кадилнїци. Нашли би їх були, як ше гвари, гоч под жему. Алє паноцец нє могол їх так барз сцец, бо нє мал таку исту душу, як бачи Дюра Предняк. Паноцец бул Горват зос Далмациї, а бачи Дюра Руснак з Керестура. Правда, паноцец бул добри чловек, як благи дзень, крашнє ше научел по руски и любел своїх вирнїкох Руснацох, як кед би бул родзени Руснак. Алє на новей парохиї, цо ю од початку ушорйовал, мал вон койяки бриґи, вельки, главни, а черкотки на кадилу то за ньго було таке барз мале и нєпотребне, же о тим нє вредно анї думац. Прето ше паноцец и ошмиховал, кед го Дюра Предняк модлєл и питал, же муша буц черкотки.

Гей, алє иньшаке ше рушало у души бачика Дюри Предняка. Йому барз хибели черкотки на кадилу. Так му хибели, як цали Керестур. И видзело ше му, же дотля будзе їх нова церква празна  и нєма, док у нєй нє зачеркотаю черкотки на кадилу, як у керестурскей церкви... У тих черкоткох, у тих малких черкоточкох на кадилу шицка керестурска тайна. Душа керестурскей церкви...

А бачи Предняк  сцел мац Керестур у цудзини — у далєким шокецким валалє над Саву, дзе ше приселєл. Кед нє Керестур (бо нє мож), та голєм його образ, голєм його глас, його душу.

***

Хто би зрозумел душу виселєньца?  Лєм тот, цо є и сам виселєнєц.

Не од нєшка з Керестура и Коцура, з тих двох наших маткох, виселюю ше худобнєйши людзе за Дунай, до Сриму, а у новше време и до Славониї за «богатшим хлєбом». Пришло време, кед себе Дюра Предняк надумал, же ше виселї. Вираховал себе, же так будзе лєпше.  Свойо  пейц гольти жеми и хижу у Керестуре  преда, а у Славониї купи себе озда и 25 гольти жеми и хижу.

У Керестуре є лєм худобни, а дзеци рошню. А у Славониї годзен буц одразу ґазда. А кед ище Бог поможе, та себе приґаздує...

Нєраз ше радзел зос жену, и на концу конца одлучел, же нєт цо оцаговац. Пошол до Славониї до шокецкого валалу П., дзе ище нє було анї єдного Руснака, полюбело му ше. Пошол другираз, закапарел жем и хижу. Пришол дому, попредал жем и хижу, та пришол дзень, кед ше требало виселїц.

Нє опишем вам шицки порушеня його души, бо то нє мож. Кажда годзина, кажда минута одтераз дацо нове, смутне и горке, виношела у його души на верх, якцо вода нєпрестано чече зос жридла. А то нє мож минути анї почитац у живоце, а дзеже ище и описац їх, одмальовац. Та лєм вам одмалюєм дзепоєдни образки зос виселенєцкого живота бачика Дюри Предняка.

Кед мал по остатнїраз преступиц праг своєй — уж нє своєй, випражнєтей хижи, покрадзме ше прежегнял, побочкал мур, сциснул очи, же би го слизи нє заляли. Нє швечи то хлопови плакац! На дворе стала родзина и сушедзи, цо їх пришли випровадзиц. Так випатра кажда випровадзанка — чи до далєкого швета, чи до гробу. Жена му Ганя плакала, як на погребе, очи єй од слизох напухли и почервенєли. Дзеци уж шедзели на кочу, єдли медовнїки зос пияцу, цо їм родзини надавали и предзерали ше, же дзе хторе будзе шедзиц.

А кед бачи Дюра вигнал коч зос свойого — уж нє свойого двора, так му було у шерцу, як да шицких веже на цинтор: и себе и жену и дзеци. Нєсподзивано нападла го дума: Назад! Назад ше врациц! Закивала ше душа, як тополя, кед ю витор ламе. Алє цо хлоп, то хлоп. На сподку у шерцу, як тварди камень, стало му цошкаль, цо му гуторело: Меркуй, цо робиш! Ту шицко предане, а там купене! Ту уж нє маш нїч, а там польо, хижа, живот, будучносц… Зацал конї, и… «з Богом !»

А кед ше превожел през Дунай на чайки, так ше му видзело, же уж умар, же му остала лєм душа, та го превожа на други швет, на други швет!… «Чи то наисце правда, же там у П. мам купене польо и хижу?» — Були таки минути, кед сам себе нє верел. Видзело ше му же то лєм якиш сон, якаш приповедка.

А вец заш хлопска норов вишла у його збуреней души на верх, та мерковал на цо требало и давал шицкому раду.

Привез ше щешлїво до свойого нового обисца у ширим швеце, та почал ґаздовац. Робел, орал, шал, кармел конї, крави як обично параст. Алє лєм да сце му закукли до души!

Знаце, же кажда пресадзена желєнява спредз така як спрета. Алє то желєнява жиє лєм през єдно лєто, а чловек през роки и роки, та вера и його приростанє ґу цудзей жеми тирва през роки. Насампредз звикол бачи Предняк ґу свойому обисцу. Ушорел го, як сам сцел и гумно и хлїв и кармик и хижу. У хижи тоти исти плахти на посцельох, тоти исти партки на столох (у преднєй и заднєй хижи), тоти исти образи на муре, цо були и у Керестуре. Та ту ше чуствовал бачи Предняк як дома, як у Керестуре.

Гей, алє кед вишол на драгу попатриц «на валал», та вера такой сцекал нука до двора. Нє могло го поднесц, да длужей останє на драже. А у Керестуре, Боже, през годзину патрел, заложел руки на першох, та лєм патрел «на валал», та му нє досадзело. Одпочивал.

Як кед би найкрасши новини читал. Гоч и нїч нє видзел, гоч нїхто коло нього нє прешол и нє поздравкал му «дай Боже», та зато му време швидко и мило сходзело, як ластовки, кед лєта по воздуху.

— Но, знаш, Ганьо — озвал ше бачи Предняк ґу жени, кед зос драги сцекол до обисца — так зме нє годни жиц! То нє живот, кед чловек у цудзим швеце, як у цемнїци! Мушиме вецей Руснацох ту звербовац. Голєм да нас єст два-три хижи, уж би нам було лєгчейше.

Одтераз бачи Предняк и жена му Ганя мали нову бриґу и нови поради: як зос шокецкого валалу створиц свой родзени Керестур. Кед нє прави Керестур, та голєм його образ, його глас, його душу.

***

О рок ше приселєли до П. троме Руснаци. Як їх звербовал бачи Дюра Предняк? Писал родзини у Керестуре: же му на новим обиталищу добре, шицкого ма надосц, лєм му Руснаци хибя.

Жем у П. добра, гоч и нє така, як у Бачкей, алє туня. Вельо туньша, як у тих сримских валалох, дзе Руснаци. Та хто би з Керестура сцел, най понагля виселїц ше до П., док ше Руснаци нє почню баржей селїц до того валалу, бо кадзи Руснаци вдеря, там ше дораз цена жеми дзвига.

А вец ище  и нагварел  людзох зос П.,  да даю виглашиц у Керестуре при церкви, же у П., єст тельо и тельо жеми на предай зос хижами — по тунєй цени.

3a три роки були уж 15 руски хижи у П.;  за пейц роки — 30 хижи; а за 10 роки — 70 руски хижи. Цо далєй, то лєгчейше було Руснацом селїц ше до П., гоч жем була вше драгша. Шак уж ше присельовали ґу своїм людзом.

Алє Дюра Предняк пребул шицко од початку — од рускей первоци у шокецким валалє.

Нїґда би бул себе нє верел, же му своя церква аж так барз будзе хибиц. У шокецкей церкви, кед до нєй пришол, хибело му тото исте, цо у шокецким валалє, «свойо». Зос церквами то якош так, як зос людзми. И то чловек и то чловек. Алє кед ци чловек родак, та ци є шерцу блїзши: у нїм ше озива ґу тебе твойо власне дзециньство, твой прейдзени живот, твоя мац и твой оцец — твой род... та ше чуствуєш, як конарчок на своей ґрани. Так то и зос свою церкву.

Шокецка церква нє лапала бачика Предняка за шерцо — та. Видзело ше му — най Бог пребачи, же и церква нєма и його душа нєма, а Бог далєко, барз далєко, та нє чуствуєш, як ше Св. Дух дотика шерца.

А у Керестурскей церкви, гоч уж бул чловек, вше у нїм оживяла дзециньска душа, та ведла святи бешеди з ангелами, зос Христом, з Богом. И було му якош так мило, так свято, як здравому конарчикови, кед на своїм древе квитнє. Нє скривайме того од себе, алє признайме шмело: єст време, кед ше нам видзи, же душа у нас квитнє. А нїгдзе так, як у церкви, бо ту душа нє лєм же квитнє, алє и пахнє.

Кед пришла нєдзеля або швето, док бул у Керестуре, та ше бачикови Преднякови видзело, же тоти святи днї якишик нє жемушнї, алє нєбесни. А у П. випатрали му як даяки святи, алє подрани, потаргани образ.

А ище кед пришло нашо швето, а у Шокцох роботни дзень, о, теди бачи Предняк нє могол себе найсц места на швеце. — Тераз у Керестуре дзвоня до утринї. Тераз мала Служба стої. Тераз дзвоня першираз до велькей Служби. Тераз иду людзе до Служби... Таке медзи собу гуторели бачи Предняк и жена му Ганя вше, кед було нашо швето.

— Яй, знаце — нєраз нарикала Ганя пред своїм мужом – волєла би сом у Керестуре з наднїци жиц, як ту зос ланцох. Шак то добре гутори евангелия, же нє жиє чловек лєм о хлєбе. А ту нє чуєме божого слова!

— Чит-лє, чит! — умирйовал ю муж — шицко то прейдзе. Приселя ше ґу нам вецей Руснаци, та будземе мац свойого панотца и церкву и дзвони — як у Керестуре.

И обидвойо теди обрацели ше од себе, бо їм слизи вишли на очи.

Лєм їх дзецом  нє було бриґа за свою церкву  и  за цали Керестур.

Прилапели горватску бешеду так чисто, як родзени Шокци, бавели ше зоз шокецкима дзецми,  як зос  „своїма». Шак то дзеци як нашенє: дзе зидзе, там и рошнє; а рошнє, дзе го руциш. Алє баш то болєло и засмуцовало Преднякових, отца и мацер: «Нашо дзеци кед так останє, нє буду нашо! Забуду Керестур и свою виру и язик.»

Бачи Предняк анї сам  нє  осетел, як то пришло до того, же вон почал зоз молитовнїка «служиц Службу». Спредз лєм читал себе, вец почал дзекотри писнї шпивац, а на концу — с даяке време — заволал шицки дзеци до хижи, та їм наказовал: Тераз у Керестуре Служба стої, а ви бегаце по драже. Так ше нє швечи. Забудзеце за святе слово.

Та вец зос нїма шпивал «Господи помилуй», «Святи Боже» шицко шором, як у Служби  стої.  Вон  бул и  паноцец и дзияїк вєдно. Гваря у Галициї  «навчить  біда ворожити (врачац)», а Предняка бида научела буц панотцом и дзияком. По рокох, кед ше уж вецей Руснаци приселєли до П., презвали го дзекотри «паноцец» пре франту.

Кед їх було 10 фамелиї, послали двох ґу владикови питац панотца, да ґу нїм приходзи голєм даскельо раз до рока. Вше ше радзели и радзели, и владикови так казали погуториц:

— През панотца зме як овци през пастира. Лєм ше блукаме швета.  Нашо  швета  таки  як  погреб  у  обисце. Швето то — алє смутне. Нє подзвигує душу, алє ґу жеми прибива. А найгорше, же нашо дзеци рошню як дзиви. Анї свойого панотца нє видза, анї за нашо церкву нє знаю, святого слова нє чую. Горко то патриц ґаздови на зарно, кед му на полю препада, алє ище нє преповедзено горше патриц родительом, як їм дзеци препадаю... Нєшвецену паску єме и зос слизами ю залїваме.

И наисце спредз приходзел паноцец ґу Руснацом у П., даскельо рази до року. Вец вше частейше. А кед їх було 70 фамелиї, приселєл и руски паноцец ґу нїм.

За пейц роки зос вельку свою усиловносцу и зос помоцу Керестура и Коцура Руснаци у П., поставели церкву и парохию. У парохии помали призберали шицко, цо було потребне. Шак бул хто ношиц бриґу за шицко, бо мали свойого панотца.

***

Нїхто щешлївши у валалє П., од Дюри Предняка!

Руски паноцец! Руска парохия! Руска церква! Руски дзвони дзвоня! — подумайце себе — у шокецким валалє!

Барз то вельке за народ — таке, як за чловека, кед ше може нахвалїц: То мой валал! То моя хижа! То мойо польо! То мой паноцец! Бачи Предняк, кед руски дзвони дзвонєли, та главу горе дзвигал од задовольства. Чуствовал ше правим чловеком, як у Керестуре.

— Но, жено, уж то и ми ту, як у Керестуре — так ше бачи Предняк похвалєл жени, кед їм владика церкву пошвецел. — И владикове уж ґу нам приходза, а нє лєм панотцове!

Задовольни бул бачи Предняк, уж думал, же му нїч нє хиби и же анї нє годно хибиц. Алє нє вер себе, чловече, нїґда, бо дзе нє думаш, там ци вирошнє бриґа.

Приходзел керестурски кирбай у маю, кед у Керестуре найкрасше баґрени квитню, на Миколая. Пошол бачи Предняк до Керестура на кирбай. Жени и сушедом гуторел, же идзе пре родзину, да их опатри. Так обично гуторя нашо виселєньци, кед йду на кирбай до Керестура або до Коцура. Алє у себе бачи Предняк думал, же ище баржей прето, да ше у Керестуре похвалї зос  нову руску церкву у П.

— Уж зме нє широти! — тото барз сцел повесц шицкей родзини и шицким познатим на старей дїдовщини, шицкому Керестурови.

***

Керестурски кирбай! Хто нє Руснак зос наших Руснацох, цо му Керестур «штредок швета», як Рим шицким католїком, тот себе подумац нє годзен: цо то и яке то — керестурски кирбай. Гоч би му и повед, же то церковне и народне и фамелийне швето вєдно, та ище би нє порозумел вонконцом, док би сам нє видзел и док би нє мал тото щерцо, цо ми маме. Видзел сом у швеце вельо векши швета церковни, або народни. Алє векше фамелийне швето нїґда сом нє видзел, и думам, же то нє мож вецей нїґдзе видзиц у швеце, лєм у Керестуре.

Паметам, як нєшка, же док сом бул хлапец (ми теди на Буджаку бивали), та зме — пайташе — дзень пред кирбайом од полудня до вечара прешедзели на «капитаньскей улїчки»: так зме ше припатрали на Коцурцох, цо ишли до Керестура на кирбай. Кочи а кочи, як кед иду на вашар. Озда їх було сто а дзекеди, кед була красна хвиля, озда и двасто. Алє цо то, кед кочи иду на вашар! Койяка мишанїна народох, думаю лєм о пенєжу, за кочами привязани конї, гачата, ту женю овци, там крави, там швинї. А на кирбай до Керестура иду госци — єден народ, єдна родзина и єдна душа. Та думаю, як ше з родзину привитаю, як Богу у церкви за шицко подзекую. А то шицко ше одбива на їх лїцу, ище и на тим, як на кочу шедза. Най Бог пребачи, алє так ше ми видзело, док сом бул дзецко, же тоти госци просто з кочом до церкви уженю, же иду на якушик «святу свадзбу», цо ю славя вєдно жем и нєбо.

Видзице, таке то керестурски кирбай! Ожива у душох дзецинство, припомина ше старосц; розтрешени дзеци єдней мацери заш ше нашли вєдно, та ше история живота поєдинцох и шицкого народа нашла вєдно, як у Бога вичносц, хтора збера у себе тото, цо було, цо єст, и тото, цо будзе.

Гей, вера красни тоти коцурски конї и кочи! А на кирбай ше бере тото, цо найкрасше у обисцу, — и конї и кочи и штверци и думи у душох.

Кед легине кочише, боме ше любя обеговац. А, кед ше удеша, та прах таки, же госци на кочу випатраю як тоти, цо при машинї тереки одбераю. Так їх паметам.

То лєм з Коцура госци — гоч їх найвецей, бо Коцур найблїзши. Алє дзеже ище госци зос Дюрдьова, з Вербасу, з Петровцох, з Миклошевцох, зос Шиду, з Бачинцох?… Як кед в нєдзелю по полудзенку иду нєвести ґy мацери, хтора з дзецочком на рукох, хтора ище през дзецка, а дзехтора зос едним дзецком на рукох, а з другим, цо дробка коло нєй, тримаюци ше мацери за сукню, так Руснаци иду на кирбай до Керестура — ґy мацери. Цали Керестур тот дзень — єдна свадзба. Свадзба у каждим обисцу. Алє, гварел сом, же «святи свадзба». Вшадзи стої радосц, цо ше ту и там преруцує на слизи, вшадзи припитованє и препитованє. Цали валал таки, як тот дзень при церкви; и граю и бренкаю и вожа ше и шпиваю и лярмаю и пию и єдза, цо їм наймилше и модля ше, боже слово слухаю. Як кед вода вре у гарчку або у шерпенї пре огень, так тот дзень вре душа цалого валалу пре кирбай.

Та чи сце тераз годни похопиц: цо то керестурски кирбай?

Алє то єст и таки виселєньци з Керестура, хтори нє сцу — нє можу присц на кирбай до своей дїдовщини.

– Нє може ме поднєсц! Кед ище здалєка попатрим на керестурску турню, та думам, же дораз загинем, же ше жем подо мну завалї — тоти таки гуторя. А знаце, же їм треба вериц, бо нє шицки людзе єднаки. Шак анї погари зос скла нє єднаки: єдни витримую горуцу воду, а други пукаю, кед до нїх лєєме горуцу воду. Та, видзице, єст таки норови, хтори до шмерци нє годни преболїц, же ше мушели виселїц зос Керестура.

***

Бачи Дюра Предняк, як старши чловек, пришол на кирбай до саночного. Вщас рано. По обичаю крашнє поздравкал шицким доокола себе у церкви: тим, цо го видзели, кед пришол, уклонєл ше зос главу кущичко и по цихучки їм поздравкал „дай Боже»; а ти цо опредз нього стали, доткнул ше шором зос пальцом, вони ґу ньому кус обрацели свойо глави, та и їм тиж по цихучки поздравкал „дай Боже».

Вишол паноцец, кадзиц. А знаце, же на початку саночного кадзі ше по шицкей церкви. Спредз бачи Предняк нє осетел, же одкалї то и як то, лєм чул, же зос запахом кадила ведно ше по церкви шири якиш дробни глас — нє єден, алє вецей нараз. Так ше якошик нашому бачикови видзело, як да нєвидни ангели бренкаю, здалєки, з нєба иду, та бренкаю, и даваю знац, же ше тераз дзвери нєба отвераю, же жем и нєбо, людзе и ангели, вєдно буду служиц Богу. И гоч наш бачи патрел на иконостас, як спада, чул кажди час, дзе паноцец кадзи: тераз є у женьскей церкви, тераз ше враца... И як тот дробни глас, так шерцо нашому бачикови, трешуци ше, бренкало и бреньчало.

— А, то черкотки на кадилу! — нагло одкрил бачи Предняк тайну — себе на смуток.

— Toтo ми ище нє маме у нашей церкви!

И чудовал ше, же му то скорей нє пришло на розум. Алє по правдзе — анї нїґда предтим тоти черкоточки нє припадли му так ґy шерцу, як тераз. Така наша норов, же кед вше еш били житни хлєб, та ци так нє пахнє, як и тому, хто го нїґда анї на очи нє видзел. Алє кед будзеш мушиц през рок — през два єсц чарни хлєб, як блато, а вец достанєш били житни хлєб, та теди осетиш же вон так пахнє, як лозово квице.

Не могол наш бачи одорвац думи и шерцо од черкоткох на кадилу. У цалим богослужению то му було тераз главне. Дали му, як старшому чесному госцови, тримац швичку. На литиї дал му паноцец пошвецену проскурку, як обичай, а вон притим побочкал панотцови руку. Алє його шерцо було далєко од шицкого, лєм чекал док паноцец будзе заш кадзиц на утринї пред евангелию, же би чул черкотки на кадилу. И заш му шерцо бренкало и бреньчало вєдно з тима черкотками. Так и на Служби, так и на вечурнї.

— Мушиме и ми мац черкотки на кадилу! — Зос тим ше врацел бачи Предняк з керестурского кирбаю дому.

А видзело ше му, же то такой будзе. Цоже? Шак то нє будзе векши трошок. Купиц таки мали черкоточки, попривязовац їх зос дроциком на ланцушки од кадилнїци, то готове. Гоч за свой пенєж їх купи, алє муша буц! И такой пошол бачи Предняк ґу панотцови та му гвари:

— Но, паноцец, ище нам до церкви цошкаль хиби — таке, цо єст у Керестуре.

— Цо таке? — допитлїво попатрел на ньго паноцец.

— Ша черкотки на кадилу!

Паноцец ше розшмеял, бо думал, же бачи Дюра франтує. А кед му бачи потолковал, же вон наисце дума, паноцец дзвигнул зос плєцами:

— Га, пре мнє можу буц, алє я нє знам, дзе би то їх мож купиц? И нє знам, чи то би пре тоти черкоточки нє требало нову кадилнїцу куповац? Кадилнїцу маме, а вера, як знаце, наша церква ище ма длуства, та чи нам вредно на гочцо пенєжи видавац?

На тоти паноцово слова наш бачи Предняк ше злєкол. Кед паноцец нє зна, дзе таки церковни черкоточки предаваю, та теди уж зос тима черкотками нє будзе лєгка робота. Вишол наш бачи з парохиї, а у души мучела го якаш така дума, же по тоти черкоточки треба будзе пойсц аж дзешкаль до Єрусалиму... аж там, кадзи Керестурци за його памеци найдалєй ходзели пре виру и церкву...

***

Но, и було бриґи зос тима черкотками у цалей рускей часци валалу П. Бачи Дюра Предняк толковал своей жени и шицким людзом, же през черкоткох на кадилу їх церква празна и нєма. Така, як слово Г о с п о д ь або Б о г о р о д и ц а, кед су у церковних кнїжкох скрацени, а над нїма нє стої титла. Теди су нєцали, нєясни. А кед над нїма стої титла, тотa мала титла, та знаш, як їх треба пречитац. Святи запах кадила муши провадзиц святе бренкане черкоткох на кадилу. Кедже би так нє булo, та вера би у Керестуре нє були черкотки на кадилу.

Збунєл бачи Предняк цали валал пре тоти черкотки. Кед в нєдзелю по поладню людзе шедзели на драже, хлопи и жени, та ходзила бешеда о черкоткох. Виходзело їм таке, же черкотки на кадилу нє видзели анї у шокецкей, анї у сербскей церкви. Та вец то муши буц прави руски обичай. А кед так, та черкотки муша буц. Шицки на тото приставали. И вибрали депутацию ґу паноцови, же муша буц черкотки на кадилу.

Паноцец обецал, же будзе то, будзе; а себе думал, же при даякей згоди уж лєм муши дойсц даяк до тих черкоткох. Алє така згода нє приходзела, бо кед ше дацо наисце сце, та згоду треба глєдац. И так ше оцаговало.

А бачи Предняк церпел. Кед бул у церкви, та од остатнього Керестурского кирбаю вше му хибели черкотки на кадилу. Тото, цо пре ньго постало «главне». По мешацу, по двох вон вибачел, же то вон лєм сам тот, цо наисце водзи бриґу о черкоткох. Шицки сцели, алє ше нє старали. Шак то и у нашеню лєм барз мала часточка, хтора цале нашенє руша и оживя. Алє цо може параст у таким дачим? Вон муши свойо роботи робиц, а нє зна, кадзи ше руциц за тим, цо нє спада ґу його роботи. Та так нашому бачикови преходзело време, а черкоткох нєт и нєт.

Бул вон у блїзким варощику Д., патрел на вистави за облакома у дутянох. Нашол у єдним облаку виставени черкотки, алє таки вельки, цо на конї. Вошол нука до дутяну, питал ше, же чи нє маю малки черкоточки.

— Нєт мали. А нач вам? — опитал ше дутяндїйош. Бачи Дюра вишол зос дутяну поганьбени. Нє шмел ше признац, же нач му таки мали черкоточки. Бул вон осетени чловек, та себе думал:

— Повем му, та ше будзе шмеяц зос Руснацох, же до церкви таке беру, як цо ше на конї бере?! Вон нє з Керестура, же би могол знац, же то може буц святе и же прецо святе... Нє, нє виволам!

Иньшаку драгу себе вибрал наш бачи Предняк. Заш приходзил керестурски кирбай. На тот завод виберала ше до Керестура бачикова жена Ганя. А бачи Дюра оздаль стораз клєпал єй до глави:

— Ганьо, кед пойдзеш до Керестура, та ше опитай панотцови, же дзе то ше купую таки черкоточки, цо на кадило? Лєм нє забудз.

Пошла андя Ганя и врацела ше з керестурского кирбаю — зос нїчим.

— Ша знаце, чловече, же сом нє могла! Ганьбела сом ше. У панотца полно госцох, а я, жена, будзем ше тот дзень там цискац за черкотки ше питац?! Но, нїзач!— На рок ви пойдзеце, та ше опитаце сами! Алє нє барз верим, же и ви поробице, бо то ше здалєки видзи, же то легко, а кед зблїзка, та якошик так, же нє а нє... Ша и я нє забула, лєм ме нє могло поднєсц, да тот дзень пойдзем до панотца пре черкотки.

— Но уж то я поробим, нє твоя то бриґа — одцал бачи Предняк своєй жени нагнївани.

Пришол треци керестурски кирбай од того кирбаю, кед бачи Предняк почал думац о черкоткох. Зос готовим планом пошол наш бачи на тот кирбай. По утринї пришол ґу церковнїкови, та ше му крашнє шицко випитал. А церковнїк бул уж длуги роки церковнїк, та шицко знал и шицко нашому бачикови погуторел:

— У Варадинє, у такого и такого…  Тота кадилнїца теди купена, а тота теди… Тота тельо коштала, а тота тельо... Черкотки годзен и окреме купиц… Патьце, ша вони на дроцикох...

— Но, ту су! — сам ґу себе прегварел бачи Предняк, кед зос церкви вишол, радосни, як да вельку лутрию виграл.

— Алє же то ми дораз теди нє пришло на розум випитац ше церковнїкови, уж би зме давно були мали черкотки!

По кирбаю тот дзень бачи Предняк оджаловал себе трошки та место простов драгов на Филїпов—Боголєво пошол по желєзнїци до Варадина, а з Варадина около през Срим дому. Дабоме же у Варадинє купел черкотки на кадило.

На сами Русадля на саночним паноцец у П. першираз кадзел зос кадилом з черкоточками. Цихо у церкви, як у лєше, лєм черкоточки на кадилу бренкаю и бреньча… Ангели дзвери нєба отвераю, бренкаю, даваю знац, же ше почина святе богослужение...

По цалей церкви од очох ґу очом блїсло, як кед на нєбе блїшнє; питали ше очи єдни других: одкаль то тота мила новина, керестурска дїдовщина, у церкви? А наш бачи Предняк од радосци аж роснул у шерцу. Котри очи ше стретли зос його очами, тоти дораз зрозумели, же то бачи Предняк виглєдал и купел тоти черкоточки. Аж тераз у рускей церкви у шокецким валалє П. була права и полна керестурска душа, єй тайна и єй глас.

***

Читаме о давних, ище поганьских Ґрекох, же вони, кед ше висельовали зос своєй дїдовщини далєко до швета, до южней Италиї, та брали зос собу гарсц-два зос жеми своїх отцох, на хторей ше родзели. Чловеческа душа вше така иста. Алє думам, же нашим виселєнцом черкотки на кадилу вецей гуторя о їх дїдовщини, як давним виселєньцом Ґреком гуторела тота гарсц жеми, цо ю принєсли зос собу зос своєй дїдовщини.

У Львове 10. IV. 1930.

 

Источнїк: Руски календар за южнославяньских Русинох
на прости рок 1931, котри ма 365 днї. Видатель и властитель:
  Руске просвитне народне дружтво. Руски Керестур. 23–35.