Што ем ся научив од Антония Годинкы

Подкарпатскый священник Елемир Ортутай, ученик профессора Годинкы, дѣлить ся незабытныма споминками на свого учителя из давно минулой щастливой молодости. 

…Я з ним ся стрѣчав.

О, як гордо пишу сесѣ рядкы: айно я ся стрѣчав из самым Годинком.  А не лем стрѣчав ем ся, но и удостоив он мене бесѣды пиля свого робочого стола, а пак лично проводив ня до Архивох, там ня представив яко свого ученика, а кой ем одходив, повѣдав ми: прийди смѣло  хотьколи, сынку, так як бы ты ид свому отцеви ишов.

Тай приходив ем, ай много раз. И слухав ем го. И записовав ем собѣ, и научив ем ся тото, як треба читати и учити ся, бо «котрый не знае уважно читати и розумно ся учити, – ту махнув руков, –из такого нич, сынку».

Коли защитив ем диссертацию, видить ми ся, он быв щастнѣйшый од мене самого.

Не чекайте од мене, панство, научный реферат, же што ем ся научив од него, або же зачну наводити напря­мовы думкы моей диссертации.

Нѣт, не тото хочу повѣдати.  Главна мысель моей бесѣды: споминка. Еден благодарный штудент споминать на свого профессора, но не лем зато, же му провказав основну помоч, обы годен быв чимскорше написати диссертацию.

Зато споминам благодарно на него, бо… он лем так мимоходом и так бесподобно просто знав поучити: треба вшытко тверезно обдумати головов, и система­тич­но пережвати, переварити, а лем по тому писати, чини­ти, творити, ай… (интересно, же сесе фурт повтаряв) змагай ся быти людянѣйшый. Бо «знаш, сынку, можеш ты быти и высоколетный мыслитель, но кедь не будеш статочный чоловѣк, кедь заскверниш свое имня як ученый и як чоловѣк, та твое слово, писаня, бесѣда зостануть лем пустым звуком.»

Так поучовав и приготовив ня из пророчым пред­чуством, ци  из божым провидѣнием на тоты подѣи року 1949, обы мав ем силы выдержати и зостав достойным. Обых при нагодѣ мог повѣсти гордо: айно, я стрѣчав ся из ним! Я ученик Годинкы!

И на сесѣ добры, благородны и мудры дѣла он так просто, такыма природныма словами и гестами научав, якбы из своима едногодками, из ровныма собѣ товари­ша­ми бесѣдовав. Перебач ми, Иштване Прегун, же од тя теперь позычу твои слова, думку, што есь написав у рекомендации до едной книжкы Иштвана Пиридьи: «лем правдивый научник годен так просто повѣсти».

Та пак коли тото стало ся? Навечер 2. новембра 1938 учули сьме слова министра-предсѣдника: Ужгород, Мукачово, Берегово зась мадярскы, зась нашы! Сяк трафив я, богослов Мукачовской епархии, семинариста из моравского Оломовця, до Централной семинарии у Будапешт. Быв ем там первый горницкый богослов IV. рочника, а мой любеный предмет быв церковное право. Мой профессор, Юстин Бараняй, раз ми каже: «никайте, сынку, вы з Горницѣ, та вас набизовно прийме про­фес­сор Годинка. Навщивте го,  я вам напишу курту реко­мен­дацию. Дуже выйграе ваша приготовляна дис­сертация, кедь ю переникать такый именитый науч­ник и придасть ей вагы своима радами, знатями и, глав­но,  репутациов.

Но як трафити до него? Вшыткы сьме знали, же он яко пензиста, уже е далеко за сѣмдесятков, недалеко од восемдесяткы,  а никого не принимать. «Мушу ся пона­гляти, жебы ем закончив свои статьи, глаголницю и пошорив свои запискы… (и ганьблю ся, – не мечте в ня камѣнем, панове, – тогды ем первый раз учув сесь выслов) не мам я часу из другыма бесѣдовати, бала­го­вати…» так одповѣдав, коли ся телефонично пробовали до него достати.

Зобрав ся «штаб», жебы выпрацовати план опера­ции: як проникнути до Него Великого и чим бы прихы­лити професора Годинку. О, де сьте теперь, давны мои нерозлучны товаришове? Де сьте вы, золоты мои колегы з V. рочни­ка, котры сьте тогды патроновали надо мнов, первым товаришом из Горницѣ? Мандали сьте, подсмѣ­левали сьте, научали сьте ня, як ся мам спра­во­вати,  кой ся поведе достати ся до Него. (З яков побож­ностев тото ся выгваряло!). Старшый цимбор, грекокатолик Човка усиловно ня нагва­ряв, обых ся кланяв «маю велику честь», а не «слава Йсу». Пишта Челеньи и незабытный Шоньи Шимон так печливо ня прибрали, як до первого причастя… ани порошинка не смѣла быти на моей реверендѣ. А Мики Копачи и Бейла Миклош так ня наставляли: кедь будеш мати серенчу достати ся вдну, та пригваряй ся на «чест­ный пане», а не «пане Годинка»… онь голова ми ся обертала з того, но  мило ми было, же так ся о ня старають, …но та пошов ем. Поклеслый на духу, из послѣдныма напутныма слова­ми моих товари­шох у головѣ: повным именем, як мае быти, пред­став­ляй ся, а не лас­кавым Ечи.

Зазвонив ем. Отворили ся дверѣ. Такое щи нигда ем не видѣв: премила чудесна русалка стояла в дверех, у бѣлом, заслѣплюючо бѣлоснѣжном чепцю з кокошом, якый тогды звыкли носити фрайцимеркы. Но я не видѣв нич лем русалку, и так як бы из другого свѣта доляг до ня голос: «Кого рачите глядати …милый пане семи­нариста»? 

З моей гортанкы ся не йде достати ани звук, но якось мымлю: «Пере- перебачте, глядаю вашого няня». «Но, та зайдѣть, – и майже ня запражила на черлено – я ся не гнѣвам, же сьте ся поплели, я лем фрайцимерка». Однесла мою  визит­ку и вернула ся: «Но лем на пять минут можете».

«Прошу вдну, молодый пане, лем скоренько. Кто сьте и што потребуете? Не мам часу на довгы бесѣды. Вѣдь видите, же мам роботу…» повѣв, не поднимаючи голову од стола, старшый пан, з понагляючым гестом.

Пролыгнув ем раз. Пак щи раз, но з гортанкы не йде ми голос. Што то радив Човка, грекокатолик?, «Слава Йсу»? «Маю велику честь»? Як ся представити? Орту­тай? Елемир? Ечи? У головѣ ми шумить, а ту, вижу, и фрайцимерка од дверей ми махать и шепче своима красныма усточками: «тадь говори уже дашто!!!».

Быв ем якось  очмеленый. Не розумѣв ем ся, же на­хо­жу ся у Будапешту, у бываню едного достойного пана. То вшытко было, як у казцѣ, простый береговскый семи­нариста и шоровый скавт стою туй, а колѣна ми ся тря­суть …но чом ся трясу? Зачало ми яснѣти у головѣ: тадь недавно ем читав, же подкарпатскы русинскы скавты выбрали собѣ честным везирем Антония Годин­ку. Вшак и я скавт! И тото усвѣдоменя додало ми смѣлости, перестали ми ся трясти колѣна, напростив ем ся и, схы­лив­ши кус голову, представив ем ся в такый способ: Доброй роботы, брате Антоний! Маю честь, пане профессор! Ортутай, богословскый штудент IV. рочника из воссоединенной Горницѣ, з Ужгороду, голошу послу­ш­но.

Панове! Вы сьте вшыткы поважны, учены люде. Не зато сьте туй, обы байкы слухати. Вы сьте туй про выслуханя на­учных рефератох, вы туй участникы тых научных росправ.

Но теперь, прошу вас, вѣруйте ми, не байкы вам буду повѣ­дати. На моих очох стало ся едно чудесное претво­реня. Як у казцѣ, на чаровное заклинаня «сезаме, отворь ся!» отварять ся чудесна пещера, так на мои слова отворили ся сердце и душа профессора, котрый на вонок вызирав так непривѣтно. И уже не зостав он на непри­ступ­ных высо­тах своей достойности, но подскочив од стола, май­же як молодый и обняв мене… Он, великый Годин­ка, и з отцевсков любостев зачав вызвѣдовати, чим годен ми быти на помочи.

О, давно минув придѣленый пятьминутный час. Уже три и пов годины, што он говорить и вызвѣдуе ня, а я од­по­вѣдам и одповѣдам.  О, дорогый Иштване Удвари, не бой ся, не буду претендовати на соавторство выданой тобов глаголници, но уже тогды чув ем, як туй-туй мае ся зродити она, вѣдь фурт ня вызвѣдововав, ци то сяк е, ци сяк говорять у нас у Подкарпатю? И блищали ся му очи, кой ем прикывовав, же айно, так е.

…И нынѣ так, як бы чув ем тот голос …и такый гор­дый, такый гордый ем на то, як досадно одмаховав ся од молодой жоны и од фрайцимеркы: «пак не видите, же мам роботу???»

Сам лично пошов зо мнов до Архивох, и стиг ем ся не зъявити там день-два, та уже он звонив до Цен­т­рал­ной. Поправляв ня, бодрив ня и принагодно все научав.

Сынку, в головѣ все мае быти так, як у даякой чис­той патикарской коморѣ! Вшытко на своем мѣстѣ мае быти, обы знав есь из запертыма очима, де што треба глядати! А та комора нигда най не буде порожна! Так як мурянка, прилѣжно зберай, што потребуеш, што при­дасть ся, може и людскый живот захранити. Зберай и духовны сокровища, обы пак дав есь из них тым, што будуть потребовати! А роби тото усиловно и постоянно!

А будь и зостань все такый, як даякый статочный бан­карь, котрому честь нияк не може быти засквернена. Все держ слово. Айно, та айно! Нѣт, та нѣт! Свои принципы и пересвѣдченя не продавай и не токми ся з нима. Ци будеш профессор, ци поп, ци ученый, ци доктор богословия – будь все честным охранителем и учителем свого фаха, ай передай го дале! А все, сынку, будь и зостань порядным чоловѣком…

…И я тото слухав и слухав, як зачарованый, из отво­ре­ным ротом, и впивав, «як плод на голузѣ».

Его слово, его наука не пропали и не змалѣли нигда. И року 1949 я чув его голос, коли у страхови, по вечер­ной молитвѣ звѣдав ем ся од него: брате Антоний, пане профессор Годинка, одты, из неба дай нам знати, гре­ко­католицкым священникам твоей подкар­патской отчиз­ны, што маеме робити и як ся справовати?

…И мы учули, и порозумѣли, и прияли его слова: данному слову, присязѣ вѣрный зостань, аж до смерти!

Тото ем ся научив од Антония Годинкы!

Жерело:  Mit tanultam Hodinka Antaltól. Материалы Годинковскых Слухань, 1993; Календарь-альманах на 2001 год. Будапешт, 2001. Товм. И.К.