Смерть и стара баба
Была де не была на свѣтѣ една дуже стара баба. Старша была як фурманець, старша як сам Маѳузалим. Тота стара баба нигда не думала на то, ани тогды, як морковь уж лем на терлѣ терла, а так дзямкала,* же раз бы уж и вмерти требало. Вмѣсто того робила непрестанно, мѣшала, згартала, цѣлый свѣт хотѣла загорнути, хоть не мала никого, ани такого як мой пястук. Але и было слѣдно ей усиловности. Так ся забрала, же лем. Была у ей домѣ и сокырка и сокыра, и вшытко, что лем загадав.
Але раз и ей мено выписала смертка, и пошла до ней, же ю возьме зо собов. Але баба сановала охабити газдовство свое, и просила смертку, жебы ей еще не брала за даякий час. Най ей еще попустить хоть лем 10 роков, лем пять, або хоть лем еден. Але смертка нияк не хотѣла попустити, но гварила:
— Зберай ся скоро, а подь, бо кедь не идеш, та тя беру!
Але стара баба лем просила, жебы ю еще пождала за даякий час, хоть и не за довгый. Но смерть не хотѣла попустити. На конец только просила-молила стара баба, же ей смертка так одповѣла:
— Но, не дбам, дарую ти еще три годины.
— То дуже мало, гварила стара баба. Та уж лем мя днесь не берь, волиш одложити на завтра.
— Не мож.
— Але зробь так добрѣ!
— Не мож.
— Не будь така, но!
— Кедь уж ся так просиш,— гварить смертка, — остань еще до завтра.
— Але я бы еще просила тото,... оно,... кедь бы есь ми на дверѣ написала, же до завтра не придеш,... хоть лем смѣлша буду, кедь увижу на дверях написано.
Смертка не хотѣла довше забавляти ся, не натяговала ся с бабов далей, але выняла з кышени крейду, и на дверѣ написала: «завтра», и с тым пошла своев драгов.
Рано, по выходѣ солнця пришла смертка до старой бабы, котра еще под перинов ся выгрѣвала, тай гварить:
— Но, та подь зо мнов!
— Не так то не так! Позерай-ле на дверѣ, что там?
— Смертка посмотрит на дверѣ, и видит же там написано: «завтра».
— Но добрѣ, але я прийду на завтра! — и оддалила ся.
Смертка потримала слово, бо на другый день зась пошла ку старой бабѣ, котра еще и тогды ся в постели протяговала, але и теперь з нев не порадила, бо она и теперь на дверѣ вказала, де было написано: «завтра».
И так то ся вело до тыждня. По тыждневи але зуновала смертка таке даремне ходѣня и в седмый день так гварила старой бабѣ:
— Вецей мя не преведеш! На крейду мам потребу, понесу ей до дому! — с тым стерла писмо с дверей, — а на завтра, слухай добрѣ, и за тобов прийду и понесу тя зо собов!
Смерть одышла. А стара баба лем гамбу розняла, бо видѣла, же завтра уж ци хоче ци не хоче, мусить умерти. Бояла ся, и трясла ся як студенина.
На другый день не знала ся де подѣти од страху; была ся скрыла перед смертков и до порожней фляшкы, кедь была могла. Пробовала, де бы ся скрыти? Была в коморѣ бочка з медом, скрыла ся до того, лем ей нос, очи и уста было видно з меду.
— Але кедь мя и ту найде? Лѣпше буде до перины скрыти ся.
Вышла з меду и скрыла ся до перины до пѣря, але ани тото ся ей добре не видѣло. Хотѣла вылѣзти з перины, же даяку лѣпшу скрыванку найде, та як правѣ вылѣзла з пѣря, на то надышла смертка, тай позерать, и нияк ся не може догадати, же что бы то могло быти тото чудовище? Так ся напудила, добрѣ ей зла немочь** не яла и од страху так втѣкла, же ачей и до днесь еще керуе стару бабу.
МѢСЯЦОСЛОВЪ СЪ ТѴПИКОМЪ на годъ 1921.,
имѣющій 365 дней. Въ Пряшевѣ,
книгопечатня Св. Николая, 1920. Ст. 67–68.
*дзямкати =чамкати за ѣдов, мляцкати губами
**зла немочь (клятя) =гута, фрас