Смерть на Михайля
Повѣданя написано на 100-лѣтя дорогого дѣдика Мигаля, у 1991. годѣ, а читано первый раз в Руськом Домѣ в Ужгородѣ при громадѣ общества А. Духновича.
Того года зима ся не дуже пиловала: морозы щи не были дуже тверды, снѣг ся штось не дуже бизовав падати, гибы ся бояв убити у примерзлу землю... Была субота. Дѣдик Мигаль устав рано, файно помыв ся, обтер ся бѣлым утералничком. Потому став лицем на восток и зачав тихоньку молитву, шепчучи святы слова, осѣняв себе крестным знамением, пораз нахыляв ся у поклонѣ. Потому зачав газдовати помалы в хыжи, наварив файного пахнячого токанцю, добрѣ погодовав ся, запив квасным молоком. Коли пробудила ся мала внучка, пошорив усе з дѣтинов, помыв юй личка, повтерав, нагодовав. Бо быв он у маймолодшого сына за бавилю.
Его сын робив у районной болници хирургом, якраз нынѣ мав службу до вечера, айбо одказовав, же, майже, привезе угля, обы было на зиму тепленько…
Туй извон учуло ся фырканя мотора. Дѣдик Мигаль помалы зышов по гарадичох на двор. Сын одкрыв желѣзны высокы ворота, великый мотор сокотячи затяг ся у двор и зачав стерьховати угля на ровный заасфалтованый двор. Потому сын дохтор скоренько сѣв ид шоферу до кабины, и мотор ся скрыв за воротами. Дѣдик закрыв ворота и зайшов до хыжи.
По обѣдѣ дѣдик узяв малу Мирославку, свою любу внучку из великыми сиными очками, на рукы, нѣжно притиск ид собѣ, поправив постельку у колысцѣ. Нагодована дѣвочка саменька простерла ручкы, обы еѣ класти спати. Старый чоловѣк легенько поклав свою ангеличку у колысочку и зачав помалы поколысовати. Колыска тихо поковтовала по подлашови, дѣвочка файно заспала, роспростерши бѣлы ручкы попри себе. Так помалы минала ся днина, и подкрадовав ся вечер…
Дѣдик Мигаль, што немало годов быв дяком у сельской церкви, привычно склав три персты, на едном из котрых остав ся рубець из первой свѣтовой войны, де быв подофицером, и зачав ся тихо молити на сон грядущый. У спокойной хыжи было тепло, мала Мирославка тихенько дыхала, а довкол ней летѣли святы слова: «Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа…»
Молитва ся продовжала доста довго, у хыжи была тишина, погодована на вечерю мала дѣтинка засмѣвала ся у снови, майже ей ся снило штось файне, по дѣтскы веселе...
У дохторов-хирургов по тяжкому операцийному дневи у всякых болницях научены мало ся гостити. Дохтор Василь перед тым, як идти вже дому, не нарушаючи традицию, погостив ся из колегами-цимборами. Завто, докы ишов гарадичами, не дуже годен быв росказовати ногам. Айбо вышов на двор болницѣ, нараз почуствов на собѣ силу доста читавого морозцю, што свѣженько пхав ся у нос, похаповав за уха, за рукы, на котры дохтор нигда не натѣгав рукавицѣ, бо домов му было не онь так далеко...
До своей улици остаток гостинкы минув цѣлком гет, голова была свѣжа, як у новороженого. Айбо што туй ся стало? Улиця его, хыжа его, фарба хыжы як и была, тоты самы желѣзны ворота, файно вымалеваны свѣтлокавилево, а двор… двор гибы не его! Боже, што за пришта, як то може быти? Одомкнув дверцѣ на воротах, ступив у двор, а на дворѣ ани крыхта угля. Пак айбо вчера он привез цѣлый, терьханый мотор угля! Чудо ся стало, ци як?
Скоро до хыжи, зайшов удну. Над столом схылив ся старенькый отець, на столѣ лежала одкрыта Псавтыря, а его нянько у повной тишинѣ переберав губами.
–Няньку, пак де ся дѣло угля из двора? Там были цѣлы три тонны. Кто вам помагав? Ци быв Шони из Йовжием? – подумав на свои сосѣды-цимборы.
–Тадь, небоже, сыне, не были хлопцѣ, не были. А я собѣ думаю: завтра недѣлиця Божа, а щи и Михайля, мой день. Та не файно буде, же челядь буде идти до церкви, а у дохтора на дворѣ громада угля. Та я тото дав у колешню.
–Йой, няньку, у колешню, вы самы, Господи боже солодкый! Пак ото так много!
–Пак, ото не бай, на вто е лопата, сут вѣдерцята, та помалы ся вто учинило...
–Учинило ся, няньку мой дорогенькый! Пак вам уже не легѣньскы годикы, ото тяжко и молодому!
–Бѣды не е, сыну, мой солодкый. Из Божов помочов, святив бы ся, вѣдерце за вѣдерцем, помалы, не пилуючи... Айбо завто двор у порядку, будеме мати порядок на Михайля! Слава Господу Богу!
Дохтор ся розобрав, завѣсив одѣж на вѣшалку, имив ся до вечерѣ. Фарадлованость дала за ся знати, пошов у спалню, розобрав ся до споднего, лег у бѣлоснѣжну постель и солодко заспав...
Туй перед самым раном штось у хыжи острашливо бехнуло, так гибы у сокырницкой хащи упав зрубаный дакым дуб. Сохтованый шиковно вставати на дохторскых ургенциях, дохтор схопив ся на ногы, скоро пошов там, одкы ся чуло гепнутя. На подлашови лежав его нянько Мигаль, дыхав тяжко, штось хрипѣло у грудех. Василь ся рвучо схылыв, упав перед отцем на колѣна, обхопив му голову, потому обыйняв усе тѣло и понес у передну хыжу, легенько, ги святого ангела, поклав умераючого на постель.
–Няньку, няньку, пак нашто то вы так ся намучили вчера, нич бы не было бѣды из тым углем! Но, но што теперь? Боже мой, Боже, поможи! Мати Божа, будь ми на помочи.
Дохтор добрѣ знав диагнозовати: тяжка робота дала ся знати, тискненя ся подняло, а склерозованы жылы у мозкови не выдержали. Инсулт! Господи Боже, поможи! Слызы у дохтора самы потекли по лицях. А туй мала Мирославка, гибы знала, што ся дѣе, нараз заревала.
–Дораз я, дораз Вам уколю инъекцию, дораз буде лѣпше.
Дохтор скоро побѣг на кухню, за миг стояв над отцем, уколов од тискненя, што перед тым помѣряв.
–Няньку, нянечку, пак нашто было, йой што чинити, люде божы? Няньку, няньку, пак говорѣт дашто, уповѣжте хоть словце, хоть едненьке словце! Боже, мой солодкый, та зашто!
Старый чоловѣк глубоко затяг воздух, помалы одкрыли ся очи, а уста якбы затрясли ся:
–Не бай нич, дорогый сыне мой.– Отець говорив помалы, слова ся давали му тяжко. –Пак знаеш, сыне, каждому плоду свой час: час цвѣсти, час достигати. Айбо наступат и час одпадати из яблонькы. Майже прийшов и мой час. Майже кума смерть пришла и до мене из косов наклепанов, брати гет старого Мигаля...
–Нѣт, няньку, нѣт, нянечку дорогый, – не давав ся сын-дохтор.
–Нич не бай, Цильку дорогый,– так, по сельскы, называв свого любого сына старый христианин, бывшый бокораш, бывшый подофицер австрийского цѣсаря.
Старый чоловѣк склав на собѣ рукы, продыхав ся:
–Не жури ся нич, Цильку, усе на земли мае свой зачаток, айбо и свой конець. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!…
Очи му ся закрыли. Сын розумѣв: конець недалеко, конець уже туй.
–Цильку,– тихо простогнав старый христианин, –мой час наступив… 0дкланюю ся од вас усѣх…
У хыжи настало страшне тихо, видѣло ся, же сама тишина напудила ся того, што ся стало... Мала внучка опят жалобно заревала... Сын стояв зажуреный над затихшым тѣлом дорогого отця...
А над хыжов вѣтали ангелы, што злетѣли ся за новопреставленым рабом Божым Мигалем...
Жерело: подав автор