Старый Думко

09.09.2015 18:10

Верш, написаный в духу Шандора Петевфия, з попарным римованьом сосѣдных ряд­­ков, характерным про народну поезию, демонструе высокое майстерство автора. Ми­ни­мално одомашненый.

 

Старый Думко был безсловный чоловѣк,
Тихо, мирно жил, прожил он долгый вѣк;
Изо дня на день — на год из года
Без боязни ждал свой час одхода,
Надоѣла жизнь ему, и в жизни
Скорби, непогоды, укоризны.
Опустѣла хыжа. Старець и она
Так похожы. Уже их судьба една.
Утлый старець, утла хыжа,
На подпорах стѣны, крыша,
Там сидит под нею Думко утлый, сѣдый,
Спер ся он на локтях уж без силы, бѣдный,
Якбы в’едно з хыжов в даль позират хмуро,
Якбы в’едно с хыжов думае в зажурѣ:
В’едно вѣк прожили: раз ся звалят оба,
Звязаны взаимным дружеством до гроба.

ІІеред душов старця носити ся стали
Из часов прошедшых радости, печали,
Дѣтство, юны рокы, круг семейный, дѣти.
Ей! не так то было даколи на свѣтѣ!
На дворѣ пред домом груша вѣковала,
В холодку выгодно лавочкы стояли,
А на них ложил ся круг семьи щастливо,
Вшитко шло за спѣвом, весело на диво...
Звалила-сь та груша. Якбы зла предвѣстя:
Самородна верба выросла на мѣстѣ.
Воцарило-сь горе, вся семья пустѣла,
Члены одсѣкали-сь од живого тѣла.
За дѣтьми и мати голову склонила,
Всѣх их поглотила темная могыла.
Опустѣла хыжа. Старець и она
Так похожы. Уже их судьба една.

На дворѣ сосѣдном дѣточок громада
Весело ся бавлят, свѣтлу сонця рады,
Радуют ся жизни, и приходят ближе,
Де сидит у думах старець сам под хижов,
И прийдя ко старцю поставали тихше.
Непонятно дѣтям, незнакомым з жалем:
Прочто он горюе? прочто он печален?
«Милый дѣду, что вам?» вопрошают хором
С соучастным сердцем и с блестящым зором.
Окружили старця. Надоѣло дѣло,
Старец воздыхае, в очах зарябѣло,
Одвѣчае смутно: «Ей, оставте дѣти!
Думаю, болячо, недобрѣ на свѣтѣ»...

Межи тым гев свадьба с криком и гульбою
Чрез село проходит долгой чередою.
ІІеред душов старця носити ся стали
Из часов прошедшых радости, печали,
Дѣтство, юны рокы, круг семейный, дѣти.
Ей! не так то было даколи на свѣтѣ!
А свадьбяны люде гев приходят ближе,
Де сидит у думах старець сам под хижов.
«Не журѣт ся дѣду! розстаньте ся ся с жалем,
— Гварят бѣдолазѣ — прочто сьте печален?»...
Но ледвы ци внимат старець пустословлю,
Тихо шепче чтось там за свою недолю,
А може, молитву. Кто там знае? В коло
В даль упрямил очи хмураво спод чола,
Наконець прогварил: «Ци в пустынной глуши
Зродили на вербѣ десь, колись-то грушѣ?»...
И не молвит больше. Перебыват дале
Понореный в думах и в глухой печали.

Межи тым ся хылит сонце западати,
Озарило свѣтлом опустѣлу хату.
Старець возбудил ся: перед его двором
Гроб несут, спѣвают пѣснѣ на похорон.
Старець и покойник меж собов похожы;
Старець шепче тихо: «Помяни мя, Боже!»
Сердце задуркало, и в тот миг як раз
Дух оставил тѣло, жизни цвѣт угас.

Уріил Метеор

 

Жерело: Листок. Унгвар. 1.февраля 1897. Сс. 28–30.