То цивилизация?| (вырывок з романа «Марко Шолтыс»)

Централнов фигуров романа е Марко Фурман, на прозывку Шолтыс, котрый вдякы замѣрѣню на цѣль и воли переходить довгый и тяжкый путь од без­дом­ного биреша до богатого, успѣшного и честованого землепана. Дѣя романа точить ся на Подкарпатской Руси до Первой свѣтовой войны и забе­рать и зачаток войны. Роман написаный року 1915 и первый раз публиковав ся в 115 продовжѣнях в новинцѣ Сокол русинськой диаспоры в ЗША, а пак во формѣ книги в трех томах во выдавательствѣ Обрана, Скрентон, Пенсил­ва­ния, року 1923. Вырывок, якый ту поданый не е характерным про стиль повѣданя автора, але война остро перервала обычайный ток живота, и ав­тор мусить векшый простор дати своим роздумованям над причинами войн, и тоты его думки очевидно зостають актуалными и по сто роках, в наш час.  На сайтѣ можете читати роман Марко Шолтыс вцѣловѣ.

Страшенна зима. Снѣг курить непрерывно, а метелицѣ мѣстами так высоко понадували, же пройти не мож было через драгу. На самого Святого Николая достав Марко поштову воен­ну картку од Юрка. На ней лем только было на­писано: «Гурра! Бѣлоград!! Здоровый! Цѣлую всѣх: Юрко».

Потѣха велика, радость у Марковых. Старый прочитав раз, два раз, а пак кажде ищи про се­бе. Юрко здоровый!

Днѣ переходять, минуть тыжднѣ. Старый Мар­ко при теплом пецу сидить межи новин­ка­ми. Перезерать листины забитых, пораненых. Из села тот и сей упав, а не еден пораненый ос­тав. Недѣлю при недѣли панахиды одправлять отець Стефан за погибшых своих вѣрников во войнѣ. За найкрасшу, за наймилшу молодежь своей парохии.

Вдовы, сироты нарѣкають, матери, отцеве опла­кують сынов, котры болше никда не вер­нуть ся, котрых ани гробы не увидять, не най­дуть. Лежать в чужой земли, в громадных, мас­со­вых гробах, вкупѣ з неприятелями. З ними на смерть бороли ся, а од их куль, багнетов житя свое молодое утратили. А теперь смерть вы­ров­нала вшитко, загладила ненависть, неприя­тель­ство. Бок-обок лежать во великых могилах тихо, спокойно, як добры приятелѣ, як братя!

Но не менше жалостны сердця у тых, котры о своих милых нич не знають, нияку вѣсть не до­стали. Не мають спокойного дня, ни ночи.

 Днями каждый кутик, кажда найменша рѣч их напоминать на мужа, на отця, на сына. По­зрить мати на свои дробны дѣти, заплаче. Мо­роз, зима, задувка? Мусить помыслити на мужа, на сына: «Ци ты, дѣтино не мерзнеш, не гинеш холодом, под голым небом?» Сядуть к столу, его мѣсто порожне. Зложить жена, мати ложку з рук, оберне ся, постерать слезы: «Ци ты, доро­гый, милый, маш кусок сухого хлѣба, ци не му­чить тя голод?»

Ночами в тяжкых снах видять бѣдны мате­ри, жены своих сынов, мужов скровавленых, по­раненых, як двигають ку ним руки о помочь … видять их забитых на снѣгу лежати, а кровь тече им из груди бѣлым снѣгом. А стонуть в тяжкых снах и перестрашены збудять ся и пла­чуть жалостно, но тихонько, жебы дѣти не по­будити!

А як така мама, жена  видить перед иконо­ста­сом священнника в чорных ризах, з кадил­ницев, при доимливом спѣвѣ панахиды и слы­шить сердечный плач жен, матерей за мужом, за сыном, а як сердце проникаючый глас пѣснѣ «Вѣчная память!» при проводѣ жалостной му­зыки звонов наповнить церковь так, же чо­ло­вѣк душов, як бы видѣв, чувствовав, як тот жаль, смуток, слезы, молитвы пробивають кров, склепованя церкви и возносять ся з ды­мом кадилницѣ во высоту, перед престол Гос­по­да о милость, о помилованя, о потѣху… и из ей очей пролиють ся слезы, а сердце стискать горесть, страх, боязень за своих любимых, ря­ды котрых смерть немилосердно косить!

Так! Бѣдны воины мучать ся, терплять го­лод, смяд-жажду, горяч-спраготу, холод-зиму, смотрять в очи смерти. Но не менше терплять и их жены, заручены, матерѣ, отцѣ дома! Горь­кое их житя!

А што терплять тоты, котрых готарами, се­лами, мѣстами задубонить земля под ногами Мар­са, страшного бога войны, бога поганскых римскых легионов? А за его ступляями не ос­та­не нич, лем спустошены поля, зрубаны лѣсы, ку­пы мертвол, кровь и слезы! Одданы суть на милость, волю здичалых, розъяреных неприя­тельскых вояков. Перед их очами пропадать их маеток, их любимых житя, а не едной бѣдной жены, дѣвки …честь, душа!

Кто бы мог тых бѣдных жаль, болесть, не­щастя описати?

А тота ненависть народов, едного против дру­­гого? Та видьте, тота не натурална, но фал­ши­во, штучно збуджена, запалена! 

Воин иде в борьбу на приказ вождей своих, за отечество, за родну землю, за родину свою, бо­ронити то, што наймилше, святе. Мусить ос­тавити вшитко, попрощае ся зо семейством, зо спокойным житьем, з маетком, хоть бы як ма­ленькый быв, еднакож про него жив, трудив ся цѣлый живот свой, а ту жена, родина, дѣти з плачом одберають ся од него, бо мусить ити в бой! Ци верне ся з него домю? Ци увидить да­коли своих милых? А може як нещастного ка­лѣ­ку пустять его домю?

А той великой болести… враг причинов! Уже в первом зражѣню при боку его, перед оча­ми его, упадають камараты его. Ту приятель его молодости, ту сродник, ту отець малых дѣтей. Видить их кровь проливаючу ся, их вы­гасаючы очи и слышить их стонаня, просьбу их послѣдну: «Поздравь милу жену, дѣти, маму!»…

Сердце в ненависти, в гнѣвѣ закипить про­тив врага, мста пооцѣлюе его силы, кровь дико кружить, палить, вшитко чувство милости вы­гас­не из сердця розъяреного, огорченого вои­на: «Вымсти ся! Забивай враги, про котрых ты вшитко оставити мусѣв! Од их рук загинули твои братя, они их забили! Мсти ся!»… З цѣлов злостев, з умножеными силами, на­слѣпо, без боязни од смерти, од ран, одважно стремить вперед: А кедь под его ударом, под багнетом-штыком упаде ворог, радостно воскликне, ли­куе… А як уже не може з поламаным оружием забивати, тогды з пустыми руками бье, дусить, мордуе, зо зубами кусать, грызе врага: «Мсти ся! Забивай!»

По битвѣ? Тот розъяреный воин видить ко­ло себе стонучых, пораненых, побитых неприя­телей, кровь протекшу. Кедь его мордованя на­дале никто не запалять, не наущать, тогды на­­ступить реакция: из сердця уступить ся мста, ненависть выгасне, а подасть мѣсто мило­сер­дю, жалю: «Ах, та и враг мой терпить, страдае так, як и я! И он оставив на высшый приказ вшит­ко, што ему миле было!»

Де неприятель хоче поддати ся, на знак того здвигне горѣ руки… побѣдитель успокоено, ра­достно согласить ся, зложить и сам оружие з рук, лем жебы дале не проливати даремно кровь, не выгашовати житя! В заятцях своих не видить болше врага, но камарата, и так з ними заобходить ся.

Суровое, звѣрское заобходжѣня зо заятця­ми простый воин-хлоп осуджать и за великое вар­­варство держить. Подля доношѣнь кор­респон­дентов газет, просты воины милостивы, благо­родны суть против заятцев, милостившы, як их офи­церы. Воины вообще меншу не­на­висть показують по зражѣнях против непри­я­теля, як свѣтскы, цивилны особы, як народ не воюю­щый, простый народ милостивѣйшый, як обра­зо­ван­ный, а мужчины, як женщины… во­обще.

То психология, наука душѣ чоловѣческой!

На западном фронтѣ Нѣмцѣ з Французами под час павз в битвах натолько камаратили ся, же собѣ газеты, доган, хлѣб засылали, из за­копов переговоривали ся. Напослѣдок аж и ме­жи перекопами без озброеня встрѣчали ся, руки собѣ давали, бесѣдовали, як камараты, як братя, же французскый главный командант под каров смерти заказав своим воинам з Нѣм­цями товаришити ся, бесѣдовати!

На полю битвы ранены еден другого спо­магають, завивають собѣ раны, подѣлять межи собов ѣдло, напой, якбы камараты, а не враги были. В шпыталях не роблять розлуку межи при­ятелем и неприятелем… де офицеры жыч­ливы!

Нераз стало ся, же покалѣченых не­прия­те­льскых воинов жительство напало, лем войско мусѣло их боронити з оружием в руках про­ти­во мсты своих краян. А в такых нападах не хло­пы, но женщины из высших кругов, як збѣ­ше­ны фурии справовали ся против за­ят­цев: об­плювали, обметали брудом, болотом, скалѣ­чи­ли, прозывали, клянули!

Про што? Бо сам народ, хоть и чита́в, но не понимать, не видить своими очами нещастя, страданя неприятеля, лем свое чувствуе, около себе видить, слышить, лем о том бесѣдуе, о том пишуть ему газеты, розношають гварькы, вѣс­тѣ… «а вшитко то наробив враг: мсти ся!» А збыткуе ся над тым невинным заятым, котрый и сам терпить нещастно, страшенно.

Воин знае оцѣнити, учтити одважность, смѣ­лость своего врага и его храбрости не од­ка­же свою учтивость. Но не так свѣтскый чоло­вѣк.

Кедь читаю по газетах дакотрых ре­дак­то­ров, дописователей проклинаня, назвиска, зне­важаня, ненависть, яку посыплють на войска про­тивной им стороны, якы ужасы при­пи­су­ють им, якы страшны вѣстѣ, повѣстѣ, истории вымышляють, пишуть против них — а выду­му­ють, пишуть тысячѣ а тысячѣ миль далеко од поля войны — и предкладають своим чита­те­лям, обы и в них свою злость, ненависть запа­ли­ти против неприятеля, мыслю собѣ: «Щастя твое, ты пане редакторе, же ты не воин, не стоиш в рядѣ з борцями тобѣ симпатичной сто­роны, бо ты бы горшый быв од найгоршого, найзлобнѣйшого воина-дикуна бодай котрой стороны! Ты бы тоты всѣ звѣрства, што ты теперь при своем бюрку выдумав, не лем напи­сати готов быв, но и способный их исповнити, совершити, не на велику честь армии твоей!» А де вправдѣ воины совершили звѣрства, вар­вар­ства, та з певностев можно сказати, же их командант злого духа, подлых нравов а звѣр­ского характера чоловѣк.

Войско не иде в бѣлых рукавичках на бал, межи файну публику и убраты красны панѣ и панны забавляти ся, но иде в кровавый танець, в бой, проливати кровь, забивати на найвыс­шый приказ! Его на то провадять. Ему то при­казують, за то его одзначають-декорують, по­хва­ляють, героем зроблять.

А кедь читаеме, як нераз появить ся в га­зетах, же на той или сей забавѣ кровава битка была? Я не пишу о нашых крестинах, свадьбах, но о балах, о забавах образованных кру­гов… коль­ко раз окончать ся з револ­ве­ра­ми, з кро­вопролитьем, з темницев? Ци то не варварство, не дикость: забавляющы ся люди забиють еден другого? А при пиятиках, при картах што дѣе ся?

В парламент выберать народ своих заступ­ни­ков из найобразованнѣйшых, найспособ­нѣй­шых мужей… Кто не читав о тых шкандалных сце­нах, битках, звадах, о якых нераз пишуть га­зе­ты? В том или сем парламентѣ отцѣ краины, законодателѣ до кровли побили ся, нераз стра­жа парламента мусѣла роздѣляти биючых ся послов. Што то? Звѣрство, варварство, цивили­зация, патриотизм?

Не читав то ищи никто? В той или сей церк­ви, костелѣ вѣрники побили ся до кровли, по­ламали заставы, кресты, свѣчники и пр. в бит­цѣ. Полиция розганяла, арештовала и пр. Што то? Христианска любовь, милосердие, култура, дикость?

Замордують дакого. На твое нещастя при за­­би­том найдуть твой кешенковый ножик. Як пришов и нашов ся там? Понятя не маш? Може ты пожычив его тому, кто замордованого за­бив? Як соучастник в забивствѣ будеш процес­сованый, и трудно прийде тобѣ и твоим прав­никам ослободити тебе од електричного стол­ця або шибеницѣ! Но муницию вырабляти, ка­ноны, пушки, шрапнелы, бомбы, дум-дум ку­лѣ, експлодивны материи для массового мордо­ва­ня стотысяч — то честный бизнес (business), против котрого протестовати грѣх. Што то? Хрис­ти­анство, цивилизация?

Божественным пальцем на камѣнны таб­ли­цѣ написано: «Не убий!». А з казателниць, з про­повѣдалниць слуги Божы проповѣдають и при­казують истребити, вымордовати врагов … на славу Божу! Што то? Христианство?

А што дѣе ся по великых мѣстах, де з поряд­ных домов молоды жены, дѣвкы без слѣда про­падають… якбы лем под дозором полиции!

А насилства над малыми дѣвочками? А при розводах, под час выслѣду процессов такых, яка глубина мерзостей и пр. выходить на верх? Же при многых розводах акты процессуалны запе­чатають, обы превеликый бруд, гнусность не вышли на явность, на публичность, ни перед по­томками!

Якы то цвѣты цивилизации можуть быти, же ищи и перед теперѣшнов публиков стыдно их показати?

Воин остав ся чоловѣком и под час войны, а чоловѣк чоловѣку е вовком, а не чоловѣком, як Плавтус и Святе Письмо говорить: «Homo ho­mini lupus et non homo».

З тым не выкрашаю жестокости, варвар­ст­ва, здиченого войска, но осуджам саму войну, котра их здичить, жестокыми зробить, и пока­зую причины, якы вытваряють таку дикость.

Правительство, як заступник, повномочный представитель «слободного народа» краины, в имени того народа (поправдѣ против волѣ то­го народа) выповѣсть войну, мобилизуе вой­ско, а жебы тот «слободный народ» даяк не опа­мятав ся и не взяв на зодповѣдность своих заступников, министров, послов, они за грошѣ на­рода подкупляють газеты, не натолько газе­ты своего края, своей державы, бо тым прика­жуть, што и як мають и можуть писати, но га­зеты чужых краев, особенно невтралных. А пла­тять превеликы грошѣ им уже под час по­коя, жебы в часѣ войны з ними росполагати мог­ли. Служба такых подкупленых газет болше вартать, учиннѣйша про воюющих, як една ар­мада войска! А то из болше причин, так ма­те­ри­алных, як и иных. То вшитко истолковати в рамцѣ едной повѣсти не выходить.

А пак тоты примушены домашны и под­куплены чужы газеты начнуть розсѣвати, за­па­левати ненависть против своего неприятеля по цѣлом свѣтѣ, всякыми возможными и не­воз­можными выдумками. Его зроблять зод­по­вѣдным за войну, за всѣ шкоды, обвиняють вой­ска неприятеля жестокостев, варварством, звѣрством, пишуть о своих побѣдах тогды, ко­ли не побѣдили, пишуть о непокоях, револу­циях, постающых во неприятельской краинѣ, за голод, за недостаток грошей, боевого мате­риала и пр., обы лем симпатию, наклонность свѣта, невтралных народов собѣ запевнити, а з тым придобыти материалну и моралну по­мочь, а своих подданых в гнѣвѣ, в ненависти удер­жують, бо лем так можуть за довгый час слѣ­пи­ти «своих»! А кто осмѣлить ся з правдов вы­ступити, того правительство спряче испод ног як бунтовщика, зрадника, невѣрника, шпи­она.

Запровадять цензуру, не лем на газеты, но и на приватны письма, и не позволять нич на­пи­са­ти, чим бы правда могла одкрыти ся. Кто лем пискнути или свою неволю прошептати осмѣ­лить ся, з тым коротко заобыйде ся правитель­ство. Газету удусять, а приватны особы беруть в процесс, в темницю. Так вызерать слобода слободных народов и слободных краев! Всяг­ды! Без вынятя! Што то, цивилизация?