Топанкы

Иван Комлоший року 1942 окремов книжочков выдав едноактовку «В корчмѣ», но векша часть его творох розсыпана по периодичных выданях, и не е много шан­сох их даколи позберати. Предкладаное повѣданя, як зазначив автор, написано в его родном селѣ, Росвиговѣ (днесь часть Мукачова), а може, мае и авто­био­графичный характер. Текст порусинченый з русского оригинала. 

Днесь Манишин пробудив ся з необычайнов дяков до живота и фешацков весе­ло­стев. Убрав ся, умыв ся и, фалшиво высвистуючи мелодию романса, поплян­тав ся ку постели. Ту нагнув ся, но лем верхнов частев тѣла, обы не погматав в колѣнах ногавицѣ, котры вчера так старателно выбиглевав, шупнув руков под по­стель. Посовзавши серед новинок и купы зношеных штримфель, пару раз трафивши руков до бѣлого шерблика, вытяг изпод постели нову непомяцкану ладичку з топанками. Осмотрѣв ю зо всѣх сторон, намиловав ся нев и щи раз пе­ре­свѣдчив ся, же на ладичцѣ число 43 и не менше, усадив ся на одпочивал­ный столець, котрый му служив за фотел.

Натягши штримфлѣ, острожно подняв вѣчко и выбрав из ладичкы пару жовтых повтопанок. Поднес их ку носу, ку очом и, влапивши свѣжый запах обробеной ко­жи, засвѣтив ся у розкошу. Сонце, задѣвши голову на окно, облизовало то­пан­­кы, блистѣло на пысках и повѣдало Манишинови о топанках много, мно­го.

Ищи восени Манишин фурт думав, же час бы завести ся новыма топанками. То­ты, што носив як на каждый день, так и на недѣлю, сѣм-там поплатаны, зно­сили ся, блиск уже одступив ся перед темныма пятнами. Верхна часть им уже мѣстами и попукала ся. Найопаснѣйшы были двѣ дѣры на талпах, такы за­ве­ли­кы як пен­гова монета. Поцяпле даколи дождик – и в топанках мокро, невыла­год­но. Пришов час оддати топанкы в шустерню, поталповати. И тым способом даяк ся Манишин перезимовав… Настала ярь. Сонце, дождик, зась сонце… До топанок опять просякать вода. Ту припомянув собѣ Манишин, же он деська мае ста­ры, но щи не онь такы цуравы калошнѣ. Нашов их, обув и спокойно собѣ хо­див дале, нароком шляпаючи по водѣ. Хотѣв быв топанкы зась понести до шус­т­ра на талпованя, а туй як на бѣду надышла ярь. Спознав ся з Анночков. Вѣдь не буде ку ней фурт у калошнях ходити. Пошов ку шустру. Прибити новы талпы, флек прилѣпити. Но як ся дознав, же лем сами талпы будуть коштовати 12 пен­ге, и то не найлѣпшы, коровлячы, ай из конской кожи, або гумовы, – принес топанкы назад домов. И без того ногы прѣють, а ту щи гумова талпа – мало буде и кило талку. И нашто давати за сами талпы толькы пѣнязи, кой за шѣстнадцять пенге мож купити файненькы топанкы, жовты, и число 43. Якраз на его ногу… Имив тай купив собѣ. З довгыма пысками, жовты. И 43. число. И ешто носи­ти…

Днесь первый раз бере их на ногы. Первый раз, бо обѣцяв своей Аннѣ пойти з ней пополудне на прогулку, недалеко за варош. И якраз по случаю, же Мани­шин обув днесь новы топанкы, сонце од рана блискаючи сыпало свои лучѣ. Цѣлый тыждень лляв ся дождь, а днеська, коли он первый раз в новых топанках про­йде ся з Аннов, оно грѣло, як в Африцѣ, и на порох просушовало землю.

Обмацав файненьку мягку кожу, поклопкав зогнутым указоваком на чорну тал­пу и уважаючи обув ся. Якраз на ногу. Щи й мало векшы од истинной мѣры. Нога росте. Успокоено чмокнув языком и даколько раз прошов ся по избѣ.

– Добры. Не тискнут… И рипкают, – думал Манишин, не спущаючи очи з блискачых пыскох.

По обѣдѣ, точно у три, он уже быв под варошсков хыжов. Кус по часѣ пришла и Анна, и они пошли в лѣс, за варош. Манишин нароком стискав палцями то­пан­кы, обы чим май рипѣли. Но Анна тото нияк не стямляла. Манишину обид­но ся вчинило. Он нароком обув новы топанкы, а она не уважала.

– Яка файненька у вас сукня… – пролопотав Манишин и спустив очи.

Анна поникала на Манишина, но видячи, же е му даяк несвойо, повѣла:

– Мм… айно… Доброе полотно… За десять метер.

Пошли дале. Варошик зостав за плечима. Влекли ся по полевицѣ, маленько за­порошеной. Манишин ищи пару раз зробив пробу припутати увагу Анны на то­панкы, но нияк не мог успѣти. Ту нараз му пришла до головы думка… Шупнув до жеба и вытяг цурбатку жовтой ряндочкы. Пак застановив ся и, нахыливши ся, як рано за ладичков, зачав чистити топанкы од пороха. Сесе наконець оддѣяло.

– Ни, ни! Смотьте на него… Новы топанкы! – повѣла Анна и стала обниковати то­панкы.

Манишин онь рос од радости и, злегка розшмаривши руками, майже беззвучно вырѣк:

– О, не вартать за увагу… Вшиткого лем 16 пенге…

– Ай?… Файненькы… Но, теперька сьте фешак… Правда, правда… – и сплес­кала руками.

Пошли они дале. Манишин быв радый, же не лем ему, но и ей ся люблять топан­кы. Теперь лем мерьковати, обы не залепавити их. Та и мерьковав. Уважав, обы не ступив на камѣнь, або десь у траву. И радовав ся, же днесь не паде дождь.

У лѣсѣ пробыли до вечера. Туляли ся, бродили межи корчи, набывали ся приро­дов. Стояли над поточком и слухали черкотаня воды. Манишин позирав на небо, ци чистое, ци е сонце. Раз-дараз позирковав на ей ножкы и поставу и, не­вѣстно про­што, вздыхав. Они ходили, сидѣли в травѣ, притуляли ся ку де­ре­вам и про­хо­жовали ся…

Коли назад трафили на полевицю, Манишин на пострах увидѣв, же од сѣвера не­бо ся затягать темным пасмугом.

– Дождь! – проморконѣв Манишин и розжалено поникав на топанкы.

– Айно, буде дождь, – вздыхнувши повторила Анна и обзирнула ся на лѣс, по­пра­вивши сукню.

Манишин помѣряв очима одстояня од лѣса до вароша, ищи раз поникав на тем­нѣ­ючое небо, хопив Анну за руку и повѣв:

– Пойдьме домов… скорше…

– Нашто? – зчудовала ся Анна, котру ищи нияк не кортѣло домов. 

Но Манишин уже крачав и тяг за собов Анну, фурт ся обзираючи назад, на сѣ­вер, на темны хмары. Они были ищи лем на полпуте до вароша, а уже вѣхор хы­лив зелены нивы, збиваючи порох. Манишин молив Бога, обы не падав дождь, но, як на злость, дождь зачав поцяпковати, а пак урвала ся хмара на вши­тко поле.

– О, небеса! – зволав Манишин и хотѣв быв затуляти руками топанкы, но дождь зо вшиткых бокох наперав, и за пару минут не лем топанкы забрызгало болотом, але и ногавицѣ.

– Скорше, скорше, домов… – хапливо говорив Манишин, тормосячи Анночку за руку. Но тота любила дождик, смертелно любила в розбуреном, дождяном ча­сѣ стояти под голым небом и выставляти молодое, крѣпкое тѣло, обы мочив го дождь. Не хаплючи Манишина, фурт она го здержовала и смотрѣла на тем­ны, нависаючы над нима хмары. А Манишин, тот, топочучи в болотѣ, цѣлый забрызгав ся калом, промочив ся и мало не плакав од злости.

– Што вам е? Боите ся од дождя? – фиглевала Анночка, стрясуючи з волося стру­ями чурчачу воду.

Манишин, не скрываючи мукы терпѣня на твари, морконѣв штось, про­клина­ючи сесь день и нехвилю.

Коли ся уже добили на край вароша, на ходнику Манишин издубкав пару раз ногами. Но горе му! Пропав блиск: топанкы такы, як бы и не были новы. Мо­кры и лепавы. Анночка, хоть и промокла до косткы, не была нервозна, наопак, смѣяла ся од щастя. Ачей, смѣяла ся над Манишиновов злостев.

Кам дале заглубляли ся до вароша, дождь переставав. Штораз веце людей стрѣ­чали на своем пути. Коли ся найшли у центрѣ вароша, дождь уже перестав. Над стрѣхами небо ся прочистило и засвѣтило ся догораючыма лучами сонця.

Вода уже лем, збѣгаючи зо стрѣх чатурнами, гримѣла свою спѣванку, на краях тро­тоара потоком стѣкала в ярочок.

Манишин помалы вертав ся до спокою. Кал из топанок змыв ся, и пыскы им за­ча­ли, кус высушивши ся, тупо блищати. Думка, же ниякой бѣды не е, же но­га­ви­цѣ мож буде выбиглевати, топанкы высушити и наблищити, поправляла его роз­положеня. Анночка ишла попри домах, он крачав по краю ходника. Роз­по­ло­же­ня ся му вернуло, пробовав аж и фиглевати. Нараз Манишин зачув шум ав­та, ани не збачив, як тото быстро ся несе по улицѣ, брызгаючи болотом.

Лем тогды, коли авто прогримѣло зовсѣм недалеко од него, Манишин одскочив за Анночков, но уже запоздив. Болото оболляло му топанкы и оббрызгало по колѣна ногавицѣ. Манишин, лѣвов руков оперши ся на стѣну дома, праву за­тиск у пясть и поникав на Анночку. Она ся засмѣвала з выразом болю на твари. Манишин, скамѣнѣлый, стояв и смотрѣв на топанкы…

Жерело: ШАГИ. Альманах мукач. лит. школы. Мукачево 1941. 25–29.