Цезар

Наш сусѣд, бачи Влада быв ловець. Часто ем од нього доставав заячы хвосты, а як ем зачав ходити до школы, його старшый сын Штефан дав ми заячу ногу и повѣв ми, най ю все ношу зо собов до школы, та буду мати щастя. Носив я тоту ногу у жебѣ, але скоро ем прийшов на то, же ня Штефан издурив, бо я и з ногов, и без ней каждый день стояв у кутѣ, а даколько раз учитель из моим отцьом бесѣдовав о мойом справованю, та ем ледва зостав живый меджи двома огнями.

Бачи Влада быв барз добрый чоловѣк, и я все ходив до них, хоть Штефан и його молодшый брат Андрѣй были од ня вельо старшы. Помагав ем то Бачикови, то Штефанови або Андрѣйови робити на дворѣ, а они ми пак дозволяли бавити ся зоз Цезаром, бачиковыв великым ловецькым псом. Цезар вшитко розумѣв, кедь му было дашто росказати, аж я вельораз собѣ подумав, же Цезар мудрѣйшый од Штефана. Як ем раз тото повѣв Андрѣйови, та хотѣв пукнути од смѣху, а пак я мусѣв утѣкати на другый бок уличкы, кедь ем здалека увидѣв Штефана.

 Раз взимѣ, як ем встав и зачав одмѣтати снѣг на дворѣ, чую, же Цезар бреше на улици. Выбѣг ем вонка, жебы ся з ним мало переганяти по глубоком снѣгу. Цезарь стояв при капурцѣ и брехав, а як ня увидѣв, зачав скавунѣти и якось чудно завывати.

—Цезар, за мнов! — скричав ем му и побѣг по снѣгу, але он лем боком на ня поникав и дале брехав и скучав. Выпростив ся на задны лабы, а з передныма притискав ключку, жебы отворив капурку. Капурка была замкнута.

— Та як есь выйшов? —звѣдав ем ся го, але он лем сердито брехнув. Я думав, же ся на ня сердить, и было ми болестно, але як одбѣг ку облаком и зачав передныма лабами дрябати рамы, порозумѣв ем, же ся сердить на заперту капурку.

Аж бы Цезар ся хотѣв бавити,  я бы ся радовав, же капурка замкнута, але як ем видѣв, же ся му понаглять войти днука, та задуркав ем на облак. Озвала ся сусѣда и, як учула, же Цезарь перед хыжов, зйойчала: «Яй, мамко моя!» Чув ем, же загойкала на Штефана и Андрѣя, а пак чув ем бѣганя по дворѣ и по ганку. Найскоре на капурцѣ ся зъявила сусѣда, блѣда и перестрашена, а за ньов Штефан. Цезар скочив з передныма лабами на сусѣду и, видѣло ми ся, жалостно заскучав, а Штефан го, так выпрощеного, притяг ку собѣ на груди и звѣдав, позираючи му просто в очи:

— Де отець?

Голос му быв твердый, а тварь така серьозна, же не было спознати того Штефана, котрый все зо мнов фигльовав. Як Цезар вчув звѣданя, вырвав ся зоз Штефановых рук и зачав бѣзти. Одбѣгнув даскельо крокы, а пак ся вертав, а пак зась бѣг и вертав ся. Менѣ ся видѣло, же ся Цезарь бавить, але Штефан го розумѣв. И я го розумѣв, як хопив Штефана за надрагы и зачав го тягти.

—Та де же пошов быв бачи? — звѣдав ем сусѣду, але она не мала час ми одповѣдати. Штефан уже забѣг уднука, сусѣда кричала не Андрѣя, най запрягать сани, а я подумав, же годен ем дашто помочи, та и я зайшов до двора. Тым часом Штефан уже осѣдлав Путка и скочив на нього. Не было коли отворяти капуру. Неволяшный Путко не хотѣв выйти на капурку, але як ем му дав вѣником, вылетѣв, як выстрѣленый. Штефан скричав на Цезара: «Веди ня, Цезар!» а пак ещи кричав и менѣ штось, а я лем тельо порозумѣв, же най Андрѣй иде за Путковым слѣдом и же штось най возьме. Цезар бѣг спереду, а Штефан на неволяшом Путкови за ним. Снѣг вылѣтав спод Путковых копыт, а я так завидѣв Штефанови, же не я на його мѣстѣ.

Андрѣй запряг Миру до сани. Як ем му повѣв, же треба, обы штоська взяв, але не знам, што, он ся задумав и сердив ся на ня, же ем не слухав лѣпше.

Помогла нам сусѣда.

— Возьми соломы у сани. Кедь го мусиш привезти… — ту ся росплакала и не докончила, нашто тота солома. Плачучи забѣгла дохыж и за куртый час вынесла бачикову бунду. Пак ещи даскельо раз выношовала едно и другое. Наконець зметала до сани и таке, што без всякого хосну, а найменше про чоловѣка в опасности. А я увидѣв при хлѣвѣ еден ланц, та и я хотѣв быти на помочи, та поклав ем го на сани, маючи вельо оправдань. Я ещи все не знав, што з бачиком, але видѣв ем, же штось опасне. Подля мене найопаснѣйше — крадошѣ и збойници, та их треба повязати ланцом. Зато ем тот ланц шмарив до сани, най буде пуд руков Андрѣйови и Штефанови, и якраз ем собѣ выобразив, як ся Андрѣй и Штефан пасують в снѣгови зоз збойником, котрый напав на бачика, коли ня Андрѣй штухнув до бока:

— Скач до сани, што чекаш!

Скочив ем не роздумуючи нич, але як есьме уже были на дорозѣ, я ся зась здогадав за збойника и пасованя.

— Андрѣй, чом есь не взяв пушку?

— Отець ю забрав.

— А кедь збойници напали бачика?

— Якы збойници! Де ти збойници у нашом готарѣ? Они в горох и лѣсох, а не ту на ровнинѣ!

Тото ня кус успокоило, але як ем увидѣв, же ся Андрѣй зачав беспокойно обзирати и кормацати, штось ми стало у гортанцѣ. Тото и Андрѣйови было лем пятнадцять рокы, та ани он ся не бизовав, де суть збойници, а де нѣт. Як сьме были при конци села, Андрѣй ся успокоив, повѣв бых, же ся глубоко задумав, а пак непринадѣяно зопер кобылу.

— Скач долу!

Позирав ем на нього зачудовано.

— Скач и бѣгай дому! — скричав Андрѣй зась, а пак благѣйше, якбы просив перебачѣня, повѣв: — Може там быти и опасне. Як знати. Иди ты лѣпше дому, Я мушу, мой отець там, а ты… иди дому.

Менѣ на очи выбѣгли слезы. Не знам, ци зато же ня гнав дому, ци зато, же ем шкодовав його, котрый иде до незнатой опасности. Андрѣй быв добрый, як бачи Влада. Все зо мнов говорив серьозно, якбы сьме были едных рокох, правив ми гумипушкы и стрѣлы. Непринадѣяно ем почуствовав, же мушу зостати з Андрѣйом. Што бы не было, зостану з ним! Зато ем сердито одрубав:

— Што ся чиниш важным! Жени! Може Штефан нас уже чекать дагде.

Андрѣй ся усмѣхнув, попозирав да сани и намацав ливчу.

—Позирай, мати и зламану ливчу вергла на сани. Запамятай, де лежить, жебы сьме не глядали довго, кедь буде ю треба.

Швигнув кобылу, и йшли сьме дале. Не было тяжко держати ся за Путковым слѣдом. Снѣг быв нерушаный, иншых слѣдох не было, окрем Путковых и Цезарьовых. Мира была выспочивана и добрѣ выкормлена, просто сьме плавали по бѣлому морю. Андрѣй ми росповѣв, же отець вчора по полуденку пошов на ловы. Сам зоз Цезаром. То не первый раз, же не пришов з ловох тот день спати дома. Часто зоставав десь на салашу переночовати, а рано продовжив ловы. Та думали, же так то и теперь. Як видѣли навечор, же го нѣт, та подумали, же дагде зостав. Лем мати, як звыкла, дудрала, же ей клопоты завдавать з тыма ловами. Тко бы чекав, же рано Цезар сам прийде дому… Тото ещи нигда не было. Раз ся бачи Влада десь на салашу в товаришствѣ напив и такый опитый пустив ся дому. Ани не быв барз опитый, лем не звык пити, та му не служили ногы. Ишов и падав, але му Цезар не дав спокою. Кедь быв упав, Цезар го тягав, лизав и брехав му при ухах, покаль зась не встав. Так го допровадив аж дому. Пак ся Цезарь вернув ещи за пушков, котра десь зостала.

А теперь Цезарь пришов сам. Значить, бачикови штось ся стало, же го Цезарь не годен быв допровадити.

Довго сьме ишли через поля, аж увидѣли сьме Штефана. Даз на два гоны далеко* быв акацовый лѣсик, а там стояв Штефан и махав на нас. Андрѣй дотеперь гнав польовыма путями, а теперь пустив ся плайом через поле. Снѣг быв грубый, и сани йшли добрѣ, а Мира пиловала ку Путкови, котрый здалека регочав.

— Ту е! — скричав Штефан ещи здалека, а як есьме выскочили зоз саньох, повюг нас до лѣсика, ку едной ямѣ, над котров были густы буряны, з котрых теперь снѣг быв стрясеный.

— Отець! — скричав Андрѣй в неспокою и слухав над ямов. Зо споду, як спод землѣ, чути было стуканя,** а пак слабый голос:

— Йой, сыну…

Я зовсѣм без причины зачав плакати, а як на бачиков голос Цезар зачав радостно брехати, я ся онь давив у слезах.

Выпрягуй Миру, штрангы нам треба! — повѣв Штефан, а я ся здогадав на ланц, котрый ем шмарив на сани про збойника. Скоро сьме зняли штрангы, додали ланц, але Андрѣй сомнѣвно помахав головов:

— Тото куртой буде!

Пошпыртав ем по соломѣ у саньох, але не было нич вецей, што бы нам похосновало.

— Пробуйме з тым! — повѣв Штефан. — Може не глубока студня.

Ту, в лѣсику, быв даколи салаш. Салаш давно завалив ся, а студня зостала не закрыта. Была колись обгороджена, але паланок ктось забрав, студня обросла буряном, а як нападав снѣг, легко мож было не увидѣти и упасти до студнѣ. Якраз тото ся трафило бачикови Владови. Ментованя ишло помалы и барз тяжко. Штефан рѣшив, же зыйде долу. Завязали сьме штрангу за найблизшый акац, обчистили буряны, жебы не заваджали. Пак ся Штефан зачав спущати. Чули сьме, як ся звѣдав отця, ци щи далеко, але што одповѣв не было чути.

— Гей, Андрѣй! Одвяж штрангу та держте ю в руках, бо курта! — Штефан беспечно стояв, розчахнутый на бокох студнѣ, покы сьме не одвязали штрангу. Накрутили сьме двоме конець штрангы на рукы и повѣли Штефанови, же ся може влапити. Штефан натяг штрангу, але сьме чуствовали, же не цѣлком, а ся операть о бокы студнѣ. Штефан довго штось робив там долу. Наконець загойкав:

— Отця ем завязав под пахы. Вы го тягнѣть, а я зосподу буду помагати.

Не знали сьме, як тото ладить нам помагати. Аж позднѣйше сьме ся дознали, же в мурѣ студнѣ были дѣры и мож ся было выдрябати.

Зачали сьме тягти. Бачи стукав и чуствовали сьме, як ся ту-там потормосив. Бизовно здоровов руков одбивав ся од мура, жебы болячу не ударив. Вытягли сьме дас на метер, а дале сьме не бировали. Обливав нас пот. Грозило нам то, же нас бачи затягне до студнѣ, и там вшиткы згримиме на громаду. Обвѣстили сьме тото Штефанови, а он сердито зрычав:

— Тягайте, паскуды едны! — але, видав, и сам знав, же сьме доправды не годны лѣпше тягти, та скричав зась: — Тримте, я йду горѣ!

Ай дость скоро выйшов горѣ. Зоз собов принюс и бачикову пушку. Через пень-колоду нам звѣстив, же отцьови, ачей зломлена рука, а нога барз запухла в стегнѣ, и велике щастя, же долу не е воды. Вогко, але там теплѣйше, як вонка.

— Пририхтуй бунду, — росказав менѣ, а конець штрангы дав Андрѣйови. — Меркуй, я тягну, а ты лем притримуй. — Пак скричав отцьови, же зачинать тягнути и росчеперив ся над студньов.

Штефан быв моцный, як медвѣдь. Як ня бывало даколи фиглюючи вхопив быв за голову, та ми цѣла голова ся стратила в його пазурях. Тогды я ся на нього сердив, але теперь ем видѣв, як добрѣ, же мать такы ручиска, и перебачив ем му вшиткы неприемны фиглѣ.

Як бачика вытягли, я бы зась, бизовно, зачав плакати, кебы Штефан не згойкав на ня:

— Простерай уже раз тоту бунду!

Позднѣйше нераз ня уколов, же ем быв готовый заплакати, але я му вертав истов мѣров, же на ня гойкав лем зато, обы и сам не заплакав. И, видить ся, же ем потрафив, бо на все на то ускубнув и влапив ми голову до своих пазурьох, же ем не годен быв дыхати, а все лем повтаряв: «Не знаш ты ещи нич, нич ты не знаш». А и было над чим заплакати! Од чола по ухо мав бачи синю смугу, а око му не было видко. Бизовно ся вдарив головов, як падав. Цѣла бачикова вонкашность была така, же го было не спознати.

Штефан поклав бачика на простерту бунду и хотѣв ся постарати о його зломлену руку, але бачи повѣв:

— Запрягайте и женьте до дохтора.

Ай то было найлѣпше, што сьме могли учинити, бо сьме и так не мали нич, зоз чим бы сьме му помогли.

Док запрягали Миру, я сѣв на бунду ку бачикови. Видѣв ем му по твари, якы болести терпить, и хотѣв ем ду даяк помочи. Хотѣв ем му дашто красне повѣсти, но лем ем прошептав:

— Бачи, спознаете ня?

Попозирав на ня, и видѣло ми ся, же ся усмѣхнув.

— Не е заячого хвостика… Утѣк ми заяць! — повѣв и запер око. Заваджав му бѣлый снѣг и денна свѣтлость. Видѣв ем, же натѣгать ся здоровов руков на бок, и зазвѣдав ем ся, што му треба.

— Снѣгу… кус снѣгу в рот…

Справив ем грудку и дав му. Цицав ю, и видко было, же барз спраглый.

Тым часом Штефан и Андрѣй запрягли. Ачей ещи нитко не летѣв так скоро, як мы тогды на саньох. Мира была спѣнена, коли сьме прибыли под дохторову хыжу, и я мусѣв ю такой одогнати дому, жебы мой отець ю обчухав. З отцьом сьме пошли привезти бачика Владу на нашых саньох.

Вечор сьме сидѣли коло постели бачика Влады. Вшиткы сьме были зморены по тяжком дню, лем Цезар весело подавав голос на дворѣ. Бачи Влада ся усмѣхнув, як го учув и повѣв:

— Цѣлу ночь ня сторожив. Упав ем вечор, як ем ся вертав. Цезар цѣлу ночь быв при студни и кликав ня. Як ем пришов ку собѣ, гойкав ем му, най иде дому. Довго ня не розумѣв, а пак, як порозумѣв, брехнув парураз и пошов… Цезар…, Цезар… — и з його голосу было знати, як го любить.    

Жерело: Крочаї, 1963