Циганскый фраир*
Тяжкый жывот Русинов, описуе и тритомный роман Василя Петровая Русины (1993–94), котрый своим обсягом захоплюе часовый период од конця 19. стороча до сконченя Другой свѣтовой войны в 1945 роцѣ. Роман описуе не лем историчны факты, но е то и родинна сага. Социално-психологичный роман е поглядом до жывота родины Кермешовых. Образ жывота родины е символом цѣлкового господарского живота на селѣ в лаборском регионѣ в меживойновых часах.
Алена Блыхова
Его главным твором е роман Русины… ачей з накладом 250000 кусов найвекша в истории литературна публикация русинського автора.
Пол Роберт Магочи
-----
*) вырывок з романа Русины
Николай барз ся понагляв запрячи до парадного воза руду трирочну пару, не послухавши Павла, котрый налѣгав спаровати Враного зо сивов кобылов Бестиев. Николай тѣшив ся тым, же за кочиша буде он правѣ днеська, зато надѣвав на головы танцюючых кони цѣлком новы хомуты, попараджены блищачыма, як огень, бляхованями, новы высвѣтлены серсамы, барз а барз парадны узды.
Першов на порозѣ зъявила ся мати з червеныма од слыз очима. За нев вывалила ся зо сѣней Марька, цѣлком страчена зо вшыткого того. Вышли Павел з Михалом. А уж потом они, Штефан з Андрѣем, облечены до еднакых темносивых своих свадьбяных анцугов. Николай першый раз видѣв братов так облеченыма въедно.
Андрѣй фурт ся озирав, и Николай здогадав ся, же чом, – вызирав Кристину, котра чомсь – лем про дѣтину – ся стримовала.
Штефан уж обнимав заламуючу рукы матѣрь, коли зоз сѣней донес ся дѣтскый плач, и на порозѣ зъявила ся Кристина з рочнов Ганичков на руках. Андрѣй такой став их обнимати.
– Тадь збаламученый Коцур в таком анцугу з Америкы ся не вернув, в якых вы идете до ней, – нарѣкала Юстина, висячи на Штефановой шии.
Марька не знала, з якого боку мать ся подступити ку едному або другому братови, жебы тоты хоть на хвилю спозоровали ей.
Михал першым подышов до коча, по газдовскы попозирав на застоявшых ся кони, поляпкав их по выгнутых шиях, зажадав лѣци. Николай претваряв ся, же го не чув.
– Но-о?! – хмураво саркнув на него Михал.
– Брать, чекай… Доволь ми их одвезти, – росчуленым, скоро плачучым голосом став го благати Николай, але Михал не быв бы старшым братом, як бы не выторгнув з рук молодшого лѣци, як бы не злетѣв на передок и по бетярскы уж на кочи не заставив ся коло порогу.
Павел шмарив под передне сидѣня куфер и сѣв коло кочиша.
А Юстина хапала руками своих старшых, якось по псячы зазирала им до оч, – щи ся на дашто сподѣвала, глядала тоту соломку, за котру ся хаплють, коли ся топлять. Трясли ся ей гамбы, она фурт штось шептала – ци то молитву, ци послѣдне свое им материнске благословѣня. Коли уж Штефан з Андрѣем сѣли до коча, Юстина зайойкала:
– Зостаньте, сынове мои!… Штефане, сыну мой дорогый! Андрѣйку, кровце моя, послухай лем адтот раз матѣрь… Спомянете мое тото послѣдне слово… не раз спомянете…
Заверещала ай Маричка.
– Отворяй капуру, што ся позираш! – саркнув на Николая Павел, выхопивши з Михаловых рук лѣци.
– Ойте-ле почекайте кус, жебы ай он, жебы вшыткы сьме ся звезли до Лаборця… въедно… як ся патрить… по братскы! – хопив Андрѣй зозаду за плече Павла.
– Не мать там што робити! – огрызнув ся тот и дав порозумѣти, же з адтой минуты дома за старшого уж он.
– Та и сѣсти не е де, –подтримав то Михал.
Павел стягнув на ся лѣци, стримуючи кони, росказав Николаеви:
– Вымечеш гной, вычистиш вшытко в стайни, постелиш! Не забудь выпустити гноевку, бо тя панна Мария скаре.
Николай подбѣг розлучити ся з братами. Обадвоме обяли го, поцѣловали. Кони торгли коч з мѣста – Николай только што застиг одскочити до боку. А Михал не стримав ся и, задерши горѣ ногы, упав на Штефана. Коч, як куля, вылетѣв на градску драгу и, чеберчачи новыма колесами, полетѣв, як вѣтор, долов. Николай выбѣг за ворота. Обадвоме Штефан и Андрѣй – озиравчи ся, штось кричали му, але нич не было чути, бо барз гырмотѣли ошинены желѣзивом колеса.
А старшы братове кричали, же куплять му в Лаборци боканчи. Обадвоме аж теперь спозоровали, же он лем еден зоз цѣлой родины ходить в бочкорах.
Коча уж не было видко, коли з нижного конця валалу ктось барз наголос заверещав. Николай скамянѣв на мѣстѣ. Ктось скричав щи раз – Николай прислухав ся. Вызирало, же коч заставив ся.
А кричала Ганя Кутачова, невѣста Феця Кутача, невелике таке бабча, про котре Павел и заставив коч. Ей щи не было ани тридцять, але вызирала она по десятех въедно з Йожком Кутачом прожитых роках на вшыткы штыридцять пять. Барз уж он ей трепав. Дость было хлопови выпити децо або двѣ паленкы, и Йожко – так то выпадало – тратив розум цѣлком, видѣло ся, же забие и жену, и дѣти, не раз хлопы выбивали му топор з рук в послѣдну хвилю. Чудовали ся люде, што то з хлопом ся робит, никто зо вшыткой родины не мог повѣсти, кто ци што тому причина, бо никто иншый – ани отець, ани дѣдо, прадѣдо за вшыток свой живот ани не попахали погарча, жены не лем важили си, але и хранили.
– Думала ем… фу-у!… же уж не добѣгну… – ледва выповѣла Ганя, хапавчи ся обома руками за груди, якбы в пястях было плюцне спасѣня. – Ту дашто… мам… про свого… сомара… барз прошу… передайте му… пару слов… так наскоро… написала ем му… Будьте такый добрый… барз вас прошу… Йожко зрадуе ся, бо як бы ся не зрадовав… Якый быв, такый быв, але за дѣтми ся аж тряс. Най ся за них не боит… Щи му повѣчте, же маме ся добрѣ… хвала богу. Свекор помагать нам вшыткым лем чим може… Адрес на копертцѣ… ту е…
Она не могла похопити, же в Америцѣ мож не стрѣтити ся з ей мужом.
Штефан з Андрѣем присягали ей, же письмо Йожкови передадуть до властных рук.
***
Юстина щи довго стояла за капурков, позиравчи ся на драгу, по котрой одышли ей сынове. Николай рушив ей за локоть:
– Пойдьме, мамо.
Она небарз радо, але послухала го. Зо саду донесло ся верещаня Маричкы:
– Як ты си можеш доволити ту ходити?! Ма-а-амо, фарагонка бандуркы сталабала!
Грявчаня сестры заглушило ошалѣле бреханя. Николай пустив ся до саду попозирати, чом так сестра кричить. Кудлатый и схуднутый пес насѣдав на перестрашену до смерти дѣвку – Циганку – намѣреный росторгати на ней роскошный фиаловый кабат. Циганка одмаховала ся од него серпом, раз за разом выскаковала на величезну зеленицю з травов, што попелево-жовтым грунком звышовала ся на самом краю бандурчаной парцелы. Миловидне лице цѣлком молоденькой чорнявкы выражало великый ужас: агатово-чорны очи молили забрати озвѣрѣлого пса.
– Не смѣеш, Шаркань! – Николай хопив пса за поторганый ланцок, одтягнув го до буды.
Перед двома тыжднями Шаркань просто щез зоз двору. Пес не знес побитя од Павла, котрый трепав го немилосердно. А ту цѣлком нечекано обявив ся.
Циганка сидѣла на зайдѣ и позирала ся на пороздераны до кровли высше запясток рукы. На ней была ясножовта блузка, котра туго облягала ей стройну поставу. Довга чорна коса, перешмарена через груди, чорнѣла блиском воронего крыла.
– Маш си, дѣвче, серенчу, же тя не покусав.
– Йой, та де! – дость смѣло призрѣла ся му до оч Циганка и такой почервенѣла. – Не такы пробовали, а я щи фурт жива! – Она скочила на ногы з явным намѣрѣнем двигнути зайду на плечи, але ей не стачило сил ани од земли тоту терьху одорвати.
Позиравчи на тото вшытко, Николай признав ся:
– Ту доброму хлопови е што поднимати, де уж тобѣ!
Циганочка одповѣла му несмѣлым усмѣвом. На личках зъявили ся двѣ ямкы.
– Де есь жала?
– По терню. Там не трава, а роскош.
– Нашто ти по терню, коли травы е всягды, боже мой, только! – чудовав ся Николай, хопивши до рук аж барз моцно стягнуты концѣ зайды.
– Циганам мож лем по терню. – Усмѣв такой щез з лиця чорнявкы, стратили ся ай ямочкы з личок.
Николай напяв ся и двиг зайду на плечи.
– Не треба! Прошу вас… не треба! – зайойкала Циганочка. – Охабте, бо будете мати про ня бѣду!
Але Николай уж ишов ку капурѣ, што вела до двору. Циганочка за ним, забѣгавчи то з едного, то з другого боку, благавчи, просячи:
– Охабте… прошу вас… не треба, бо… йой, йой! Ойте-ле…
Николай, посмѣвавчи ся, позвѣдовав ся:
– Де бываш?
– Де и вшыткы Цигане – за водов, в циганской осадѣ.
– Але де? Чия есь?
– Циякова.
– Меланка?!
– Гей. Одкы ня знате?
– Та як же я тя не познам! Мы з Янком, братом твоим, добры камаратя. Он ми фурт хвалив ся: мам сестру, призриш ся на ню, а уж ти то стачит.
Циганочка засмѣяла ся дробным переливным смѣхом.
– Выдумали сьте то? Признайте ся…
– Я му не вѣрив, – гварив дале Николай, намагавчи ся призрѣти ся спод зайды Циганцѣ до оч. – Про кого траву носиш?
– Про козу. На зиму. Но, та уж охабте, пан Кермеш, дость сьте ми помогли… дякую.
Перед Николаевыма очима перебѣгли стройны тмавы ножкы з узенькыма пятами. Несподѣвано он до когось наразил. Зайда торгла ся му з рук и упала на землю. Перед ним стояла мати.
– Та то што, сыну мой? Што я вижу?
– Зайда.
– Чия?
– Ей. – Николай очима нашол Меланку, котра застыла коло самой капуры з притискнутым ку грудям серпом.
– Чия есь?
– Циякова. Меланка. – Одповѣв за дѣвчатко Николай.
– Та то одколи мой сын на фарагонов змагать ся?
– Я лем кус… помог. Таку зайду… на такы плечи?
– Та мои сынове за отроков у Циганов? – схопивши ся за голову, скричала Юстина.
Меланка з обескровленым зо страху личком намагала ся кам скорше отворити капуру и щезнути з оч. Юстина, як гусарь, пошла на ню.
– Бештие циганска! – шипѣла. – Та ты як могла потрафити до моей загороды? Берь свою зайду и згынь ми з оч! Бо тя анцикристы покарають!
Николай став межи нима.
– Нич планого ем вам не зробила – нашто так?
– Што-о?! «Нич планого?!» А трава одкы? Не з мого саду?
– Ганьбте ся, мамо.
– Што-о?! Я ся мам ганьбити?! Коло фарагонкы?
– Она такый исто чоловѣк, як и…
– …мы! Ты тото хотѣв ми повѣсти?
– Як и мы вшыткы. Не бой ся, дѣвче, идь за мнов. – Николай двиг на плечи зайду и пустив ся ку капурѣ. Юстина обома руками хопила ся зозаду.
– До стайни, буякам, але такой!
– Буякам я накошу, а тото не наше… Дѣвче, ой-ле, укаж им рукы. Укаж, не ганьб ся. Видите?
Юстина такой пустила го.
– Но, та… добрѣ. Добрѣ, сыну мой. Але си запамятай адтот день ай тоту годину. З адтой минуты я ти не мати, а ты ми не сын. Можеш идти такой за тыма двома на вшыткы штыри бокы.
Не одповѣв ани слова на то Николай, пошов понаглявчи ся за Меланков. Она почекала на него коло самой воды.
– Барз ти того требало? – покрутила головов.
– Не бой ся, идь допереду.
– Жебы щи-сь ся не звалив до воды. – Она упозорнила го, поднявши руку, и перва ступила на перешмарену на тамтот бок Лаборця гладеньку и ровну, як свѣчка, осику. З ничого нич засмѣяла ся, якбы хотѣла хотьлем кус своим смѣхом зогрѣти му душу.
– Не бой ся, дѣвче, не затоплю ся. Колько маш роков?
– На Русаля шѣстнадцять минуло. А ты?
– Восемнадцять… буде на Покровы.
Домик Цияковых – така исто колибка, лемже укрыта соломов, як ай вшыткы остатны в циганской осадѣ – выдѣляв ся свѣжо побѣленыма стѣнами и свѣжыма кычками стрѣхы. Николай не мог си представити, як у той колибѣ змѣщают ся пятнадцять людей. Меланка – найстарша дѣвка Цияка, але найстаршый из дѣтей – сын Янко, тогдышный, што ай Николай. Окрем адтых двоих щи десятеро, та щи отець з матѣрев и бабов, старов босорканев Зузков, питнов инжибабов.
Юрко Цияк збачив дѣвку, коли она переходила по лавцѣ через воду, але нияк не мог спознати, кто то иде з нев. Стоячи под стрѣшков ковални и курячи пипку, барз ся снажив дознати ся, кто влече ей зайду, але познав Николая лем тогды, коли тот шмарив на землю цѣлу копу травы.
– Кермеш? – великы очи Цияка, указовало ся, выскочат зо своих ямок.
– Дай, Боже, щастя, – здравив го нечеканый гость, утеравчи здушене чоло. – Та то мож такому дѣвчатиску такы горы на собѣ волочити? Ци вам цѣлком не жаль властной дѣвкы?
– Ого! «Дѣвчатко…» Дѣвчатком она была штырнадцять роков дозаду, а теперь уж, хвала богу, дѣвка на выданя. Но та кому – ци не мнѣ, нагодов – роскажеш ся адтым интересовати?
Меланка тов хвилев уж спущала ся з горы з повным вѣдром воды. Поставила го перед Николаем, стрѣлила очима до отця и з усмѣвом повѣла:
– Сполокай тварь.
Николай не нараз змог одвернути погляд од ей необычайно шумных гамб. Меланка заганьбила ся и стратила ся у колибѣ. Зъявила ся такой, подала Николаеви бляшане горня и не без образы повѣла:
– Ай напити ся з моих рук не хочеш? Такый есь гордый?
Николай такой едно за другым выпив три горнята воды.
– Любить ти ся?
– Чудо! Зоз студни?
– Правда.
– Братя одышли? – не вынимавчи пипку з уст, густым, сытым басом позвѣдовав ся Цияк.
– Одышли. – Николай тяжко вздыхнул.
Веце ани слова.
Николай скоса позирал ся на Меланку, переступав з ногы на ногу. Отцевскы очи стражили каждый погляд несподѣваного гостя, нацѣленый на дѣвку. По твари му блукав барз нѣжный усмѣв, змысел котрого могла вытлумачити лем Меланка: позираш ся на вшыткы очи, хоть дѣвча тото Циганка; но та уж лем попозирай ся, тото мы ти доволюеме. Глубоко западнута, аж синя, так выбрытвана тварь, чисте и высоке чоло и тонкый горбатый нос придавали чорнявой твари Цигана выраз позорности и невѣры.
Без его гусель не играла ся ани една свадьба у Вышной Водѣ. И не было на цѣлом готари лѣпшого коваля, щи едного, кто так не лем знав ся до кони, але и мог их провѣрити ай вылѣчити, як то мог зробити Юрий Цияк.
Жена его Чонка даколи у свои дѣвочы рочкы была найшумнѣйшов серед вшыткых Циганок и любила Юрия, як ани една друга Циганка свого мужа.
– Но, та як ся мате, пан Цияк? – позвѣдовав ся Николай, лем жебы дашто повѣсти. – Янко дома?
– Пошов принести дакого рождя, скоро мать прийти. Можеш почекати, якже маш час, он ся зрадуе. – Кажде слово Цигана, як одскок клепача од ковадла, – з присмаком.
– Шкода, не е коли. Даяк другый раз заскочу. Мушу идти. – Щи подяковав за воду и прудко пустив ся ку водѣ, покы не сховав ся в лозинках.
Цияк подышов ку дѣвцѣ, положив на ей плече жилаву а мозолясту руку. Меланка затаила дыханя. Окружены довгыма павучайками очи такой посмутнѣли.
– Любить ти ся?
Дѣвка смѣло призрѣла ся отцеви до оч.
– Барз.
– Но, та вышмарь то з головы. Он – Кермеш, а ты – Циганка. А щи раз прийде, повѣч му, жебы дав ти покой.
Меланка так, жебы то не спозоровав отець, лыгнула слызы, котры – видит ся – такой ей залиють и пошла гет, жебы дагде, де ей никто не буде видѣти, дати им волю.
А Николай тым часом уж отворяв капурку до свого двору. Драгу му загородила Марька.
– Циганскый фраир! Циганскый фраир! – стала скакати коло него на едной нозѣ.
Потом стала ся, але барз брыдко, выдразняти му. Николай пробовав обыйти ей, але она зась скочила перед ним:
– Йой, фраиру циганскый, дасть ти Павел, як ся о том дознать!
Скачучи, Марька поховзла ся и простерла ся на травѣ. Николай не стримал смѣх.
– То мы щи увидиме, сестричко.
И пошов гет.
Жерело: Rusynȳ. Rusyn’ska obroda. Pr’ašov, 1994. 46–52.