Василь Коц стае ремеселником
Знаеме мы и из вовнов, и из кожов робити. Русин дуже ловкый. И ремеселником бы ся здав. Але раз, же ремесло не дуже му смакуе, опять же не доста заживотный и добралый, и аж бы и быв, не выдержливый, зато ни не ремеселник, ни не купець.
Антон Годинка
Василь Коц готовый быв з войнов – навсе. Лишив там едну ногу; и друга нога лишь наполовину служила му, з двома палицями ледва-ледва пересував ся з едного мѣста на другое. Много мѣсяцев лежав Василь по розных болницях; рѣзали го, сшивали, оставшу ся у него ногу якымись машинами натѣговали, потом прикрѣпили на прирѣзаный пень ногы якоесь желѣзо. Дали му двѣ палицѣ тай перевели, як бѣдного чоловѣка, в школу для ремеселников и выучили го на шустра.
Бо Василь Коц быв бѣдный чоловѣк. Была у него хатчина тай всего только землицѣ, же через лѣто он и его фамилия – жона и трое дѣтей – могли живити ся зеленинов тай кромплями из властной землѣ. Але Василь быв добрый, тверезный чоловѣк, добрый роботник, и жона была спѣшна, так пак якось бродили житем без болшой бѣды.
Выучили Василя Коца на шустра, дали му найпотребнѣйшѣ до ремесла знаряды, пару килограммов скоры на подмогу, установили му маленьку пензию тай пустили дому.
Приплянтав ся Василь Коц дому и зарядив собѣ роботню в едном кутѣ своей хатчины. «Якось буде, – думав собѣ – вѣдь колько людей жие из ремесла, чому бы не мог выжити из ремесла и я». Дѣти радовали ся и гордили ся тым, же отець их ремеселником став, лиш жона дивила ся з сомнѣнем на приготовеня Василя к новому способу житя.
Прийшла недѣля и Василь потяг ся до церкви. Люде обступили го, вызвѣдовали о сем, о том, Василь одвѣчав им, як мог и при том рекомендовав себе як выученого шустра и просив их, обы в случаи потребы обернули ся до него. Люде кывали головами, притаковали, обѣцяли, а як одвернули ся, з жалем в голосѣ говорили: «Дармо! Бѣдный чоловѣк тай калѣка. Што мае робити? Из чогось мусить жити.»
Сяк став Василь Коц шустром в своем селѣ. Роботы прибывало помало. Зо зачатку лиш кумы, нанашкы, стрыйчаникы, уйчаникы, такѣ же бѣднѣ люде, як и он, навщѣвили Василя тай давали му якусь-такусь роботу. Готову роботу перебирали самѣ, основателно перепозерали и покритизовали. Потом позвѣдали ся лиш так, помимо, ци треба за роботу платити. Василь стыдливо казав якусь дуже умѣренну цѣну. «Майже лиш за материал, знаете, теперь все так дорого, а особенно скора дуже дорога, часто и не мож еѣ купити» — казав Василь ги обороняючи ся.
По лицю кума пробѣг выраз не то дивованя, не то обиды.
«Не бѣда, – казав кроз зубы кум, – теперь грошей у мене нѣт, але як будуть, — заплачу». З тым и одошов и болше не указовав ся.
Туй-там загостили до Василя и правдивѣ газды тай газдынѣ, люде, у котрых, як в селѣ говорили, и заголовкы были набиты банковками.
Приносили Василеви на шкыпѣтя розбиты бокончи, чижмы, топанкы и требовали, обы Василь зробив из них новы.
Василь робив: примѣревав, подшивав, надшивав и нераз зопрѣв, докы из руин зробив штось, что подобало на обув.
Тяжка была робота из плаченем. Присылае газдыня свою дѣвочку за обувлев. «Принеси, дѣвонько моя, – каже Василь з такым лицем, якбы якусь небывалу милость просив, – 10 корун за роботу, бо дуже потребую гроши, соли не маю». Дѣвочка одходить. Через пять минут появляе ся сама газдыня.
«Што ты не хочеш выдати мои топанкы без грошей? – Каже з сердцем. – Думаш, же я утѣкну з твоими грошми? А прото маеш ты душу 10 корун просити за сяку роботу? За 10 корун и Жыд зробить.
«Газдынько, – обороняе ся з виновным выразом лиця Василь, – топанкы были дуже розбиты, майже цѣлый день робив ем над ними, материал дорогый, и менѣ треба жити. А поправив ем их вам добрѣ, за 10 корун послужать вам еще гет довго, а за сякы топанкы теперь треба дати 120 корун. А же за 10 корун и Жыд поправив бы? Може бы поправив, а може нѣт. Я роблю дешево.»
Газдыня мече на стол 10 корун, бере топанкы и без «будь здоров» одходить.
Первый мѣсяць заробив Василь 16 корун 65 геллеров готовыми грошми, а дас на 30 корун были у него довжникы. А мелай в ту пору стояв высше 100 корун кобел.
Навщивив Василя и Жыд, другый шустер в селѣ, за котрого газдынька вспомянула. Честный Жыдиско, еден из тых безодвѣтных Жыдов, на котрого и заможнѣйшѣ Жыды з презрѣнием смотрять. Як став перед Василем из зломеными окулярями на очах, повязаными якымись мотузками, видѣло ся, якбы якыйсь мизерак просив милостыню.
«Як иде ремесло?» – звѣдав ся Жыд тай прищурив очи. «Едным словом – нияк» – казав Василь. «Позри ся на мене, Василю, – продовжав Жыд. – Што видиш?»
Жыд поистинѣ вызирав мизерно. Одежа на нем была до неможности цурава, топанкы ростоптаны, тѣло исхудлое, лиш пейсликы трясли ся на обох боках головы.
«Болше як 30 лѣт занимаю ся шустерством в нашом селѣ. Кобы не жона, котра тайно промышляе горѣлков тай донькы, котры, як знаеш, шивкынѣ, позад моего ремесла могли бы мы всѣ з голоду умерти. Не завижу тобѣ, Василю, твое ремесло. Тяжкый наш хлѣб туй на селѣ и скоро буде еще тяжшый. Я лиш пришов до тебе увидѣти, ци може тобѣ лѣпше иде ремесло, як менѣ ишло тай иде.»
«А чому сесе? – каже Василь. – Вѣдь жили и жиють люде из ремесла.»
«То так, але не у нас, – поясняе Жыд. Од ранной весны до глубокой осени жоны, дѣвкы, дѣти окрем недѣлѣ тай свята ходять босы. Мужчины ходять в постолах. А до того што треба? Купить чоловѣк в склепѣ якусь ряндаву скору тай сам поморщить собѣ. До того не треба шустра. На зиму зробить собѣ постолы из старых автомобиловых рафов, и до того не треба шустра. Кто туй носить порядочну обув? Поповска фамилия, дяк, якысь газды тай газдынѣ, а потом заможнѣйшы Жыды. Бокончѣ, чижмы, топанкы рѣдко кто дасть зробити дома, бо мы за таку цѣну, як они можуть купити в городѣ – зробити их не можеме. Правда, же уже первый день так вызирають, якбы их ктось уже поврока носив, але то нич, головное дѣло, же куплено пару корунами дешевше, як бы мы их зробили. А из того хосна мало, што робиме, бо платити Русин не любить. Выдирай од него свое, буде тя ненавидѣти. Благо, что я Жыд, мене их ненависть не тревожить. Из Жыдами бѣда, але все ж легше, а тоты до тебе и так не идуть. Ой, тяжка наша доля!»
Другый день заходить до Василя Иван Бобуляк, еден из первых газдов, далекый родак Василя. Чижмы хоче дати шити, красны, файны, добры, силны чижмы. Василь радуе ся и думае собѣ, же Жыд лиш пужав его вчера. Колько будуть чижмы стояти? Василь вычислюе и наконець каже: «150 корун.»
Бобуляк вергне собов, червенѣе и гнѣвно смотрить на Василя.
«Ци ты при собѣ? – звѣдае. – Вѣдь я тобѣ стрый по бабѣ. 150 корун! За 150 корун и Жыд зробить!»
Василь поясняе: только стоить верхня скора, только талпа, подбивка, се, то тай и за роботу штось треба бы.
«Та и тобѣ шкода шустром быти» – каже Бобуляк и одходить.
Василь одкладуе своѣ знаряды, оставшѣ ся у него скоры и роботный столик.
«А што, – звѣдае жона, – не хочеш уже ремеслом занимати ся?»
«Волѣю камѣня товчи на дорозѣ» – одвѣчае Василь смутно.
«Так ем и знала, – каже жона. – Слава Богу, же будеш знова простым Русином и дѣти не будуть за мнов гойкати: ‘Еге, там иде шустерка!’ Не Русинови межи Русинами ремесло.»
Жерело: Литературна Недѣля, 1942, сс. 74–75. (под псевдонимом Иван Бростяник)