Василь Коц стае ремеселником
Знаеме мы и из вовнов, и из кожов робити. Русин дуже ловкый. И ремеселником бы ся здал. Але раз, же ремесло не дуже му смакуе, опят же не доста заживотный и добралый, и аж бы и был, не выдержливый, зато ни не ремеселник, ни не купець.
Антон Годинка
Василь Коц готовый был з войнов – навсе. Лишил там едну ногу; и друга нога лишь наполовину служила му, з двома палицями ледва-ледва пересувал ся з едного мѣста на другое. Много мѣсяцев лежал Василь по розных болницях; рѣзали го, сшивали, оставшу ся у него ногу якымись машинами натѣговали, потом прикрѣпили на прирѣзаный пень ногы якоесь желѣзо. Дали му двѣ палицѣ тай перевели, як бѣдного чоловѣка, в школу для ремеселников и выучили го на шустра.
Бо Василь Коц был бѣдный чоловѣк. Была у него хатчина тай всего только землицѣ, же через лѣто он и его фамилия – жона и трое дѣтей – могли живити ся зеленинов тай кромплями из властной землѣ. Але Василь был добрый, тверезный чоловѣк, добрый роботник, и жона была спѣшна, так пак якось бродили житем без болшой бѣды.
Выучили Василя Коца на шустра, дали му найпотребнѣйшѣ до ремесла знаряды, пару килограммов скоры на подмогу, установили му маленьку пензию тай пустили домов.
Приплянтал ся Василь Коц домов и зарядил собѣ роботню в едном кутѣ своей хатчины. «Якось буде, – думал собѣ – вѣдь колько людей жие из ремесла, чому бы не мог выжити из ремесла и я». Дѣти радовали ся и гордили ся тым, же отець их ремеселником стал, лиш жона дивила ся з сомнѣнем на приготовеня Василя к новому способу житя.
Прийшла недѣля и Василь потяг ся до церкви. Люде обступили го, вызвѣдовали о сем, о том, Василь одвѣчал им, як мог и при том рекомендовал себе як выученого шустра и просил их, обы в случаи потребы обернули ся до него. Люде кывали головами, притаковали, обѣцяли, а як одвернули ся, з жалем в голосѣ говорили: «Дармо! Бѣдный чоловѣк тай калѣка. Што мае робити? Из чогось мусит жити.»
Сяк стал Василь Коц шустром в своем селѣ. Роботы прибывало помало. Зо зачатку лиш кумы, нанашкы, стрыйчаникы, уйчаникы, такѣ же бѣднѣ люде, як и он, навщивили Василя тай давали му якусь-такусь роботу. Готову роботу перебирали самѣ, основателно перепозерали и покритизовали. Потом позвѣдали ся лиш так, помимо, ци треба за роботу платити. Василь стыдливо казал якусь дуже умѣренну цѣну. «Майже лиш за материал, знаете, теперь все так дорого, а особенно скора дуже дорога, часто и не мож еѣ купити» — казал Василь ги обороняючи ся.
По лицю кума пробѣг выраз не то дивованя, не то обиды.
«Не бѣда, – казал кроз зубы кум, – теперь грошей у мене нѣт, але як будут, — заплачу». З тым и одошол и болше не указовал ся.
Туй-там загостили до Василя и правдивѣ газды тай газдынѣ, люде, у котрых, як в селѣ говорили, и заголовкы были набиты банковками.
Приносили Василеви на шкыпѣтя розбиты бокончи, чижмы, топанкы и требовали, обы Василь зробил из них новы.
Василь робил: примѣревал, подшивал, надшивал и нераз зопрѣл, докы из руин зробил штось, что подобало на обув.
Тяжка была робота из плаченем. Присылае газдыня свою дѣвочку за обувлев. «Принеси, дѣвонько моя, – каже Василь з такым лицем, якбы якусь небывалу милость просил, – 10 корун за роботу, бо дуже потребую гроши, соли не маю». Дѣвочка одходит. Через пять минут появляе ся сама газдыня.
«Што ты не хочеш выдати мои топанкы без грошей? – Каже з сердцем. – Думаш, же я утѣкну з твоими грошми? А прото маеш ты душу 10 корун просити за сяку роботу? За 10 корун и Жыд зробит.
«Газдынько, – обороняе ся з виновным выразом лиця Василь, – топанкы были дуже розбиты, майже цѣлый день робил ем над ними, материал дорогый, и менѣ треба жити. А поправил ем их вам добрѣ, за 10 корун послужат вам еще гет довго, а за сякы топанкы теперь треба дати 120 корун. А же за 10 корун и Жыд поправил бы? Може бы поправил, а може нѣт. Я роблю дешево.»
Газдыня мече на стол 10 корун, бере топанкы и без «будь здоров» одходит.
Первый мѣсяць заробил Василь 16 корун 65 геллеров готовыми грошми, а дас на 30 корун были у него довжникы. А мелай в ту пору стоял высше 100 корун кобел.
Навщивил Василя и Жыд, другый шустер в селѣ, за котрого газдынька вспомянула. Честный Жыдиско, еден из тых безодвѣтных Жыдов, на котрого и заможнѣйшѣ Жыды з презрѣнием смотрят. Як стал перед Василем из зломеными окулярями на очах, повязаными якымись мотузками, видѣло ся, якбы якыйсь мизерак просил милостыню.
«Як иде ремесло?» – звѣдал ся Жыд тай прищурил очи. «Едным словом – нияк» – казал Василь. «Позри ся на мене, Василю, – продовжал Жыд. – Што видиш?»
Жыд поистинѣ вызирал мизерно. Одежа на нем была до неможности цурава, топанкы ростоптаны, тѣло исхудлое, лиш пейсликы трясли ся на обох боках головы.
«Болше як 30 лѣт занимаю ся шустерством в нашом селѣ. Кобы не жона, котра тайно промышляе горѣлков тай донькы, котры, як знаеш, шивкынѣ, позад моего ремесла могли бы мы всѣ з голоду умерти. Не завижу тобѣ, Василю, твое ремесло. Тяжкый наш хлѣб туй на селѣ и скоро буде еще тяжшый. Я лиш пришол до тебе увидѣти, ци може тобѣ лѣпше иде ремесло, як менѣ ишло тай иде.»
«А чому сесе? – каже Василь. – Вѣдь жили и жиют люде из ремесла.»
«То так, але не у нас, – поясняе Жыд. Од ранной весны до глубокой осени жоны, дѣвкы, дѣти окрем недѣлѣ тай свята ходят босы. Мужчины ходят в постолах. А до того што треба? Купит чоловѣк в склепѣ якусь ряндаву скору тай сам поморщит собѣ. До того не треба шустра. На зиму зробит собѣ постолы из старых автомобиловых рафов, и до того не треба шустра. Кто туй носит порядочну обув? Поповска фамилия, дяк, якысь газды тай газдынѣ, а потом заможнѣйшы Жыды. Бокончѣ, чижмы, топанкы рѣдко кто даст зробити дома, бо мы за таку цѣну, як они можут купити в городѣ – зробити их не можеме. Правда, же уже первый день так вызирают, якбы их ктось уже поврока носил, але то нич, головное дѣло, же куплено пару корунами дешевше, як бы мы их зробили. А из того хосна мало, што робиме, бо платити Русин не любит. Выдирай од него свое, буде тя ненавидѣти. Благо, что я Жыд, мене их ненависть не тревожит. Из Жыдами бѣда, але все ж легше, а тоты до тебе и так не идут. Ой, тяжка наша доля!»
Другый день заходит до Василя Иван Бобуляк, еден из первых газдов, далекый родак Василя. Чижмы хоче дати шити, красны, файны, добры, силны чижмы. Василь радуе ся и думае собѣ, же Жыд лиш пужал его вчера. Колько будут чижмы стояти? Василь вычислюе и наконець каже: «150 корун.»
Бобуляк вергне собов, червенѣе и гнѣвно смотрит на Василя.
«Ци ты при собѣ? – звѣдае. – Вѣдь я тобѣ стрый по бабѣ. 150 корун! За 150 корун и Жыд зробит!»
Василь поясняе: только стоит верхня скора, только талпа, подбивка, се, то тай и за роботу штось треба бы.
«Та и тобѣ шкода шустром быти» – каже Бобуляк и одходит.
Василь одкладуе своѣ знаряды, оставшѣ ся у него скоры и роботный столик.
«А што, – звѣдае жона, – не хочеш уже ремеслом занимати ся?»
«Волѣю камѣня товчи на дорозѣ» – одвѣчае Василь смутно.
«Так ем и знала, – каже жона. – Слава Богу, же будеш знова простым Русином и дѣти не будут за мнов гойкати: ‘Еге, там иде шустерка!’ Не Русинови межи Русинами ремесло.»
Жерело: Литературна Недѣля, 1942, сс. 74–75. (под псевдонимом Иван Бростяник)