Викенд

Зазвонил телефон и я нервозно двигл слухавку. Не терплю того апарату в хыжи, котрый, хоть часом конечный, часто выпроважат ня з ровновагы, и мам охоту трѣснути ним о землю. Не можу согласити ся з тым, же дакотры люде, корыстаючы з того, же не мусят ся смотрѣти свому слухателеви в очи – занужают го своима довгыма монологами, найчастѣйше на таку тему, котра вас цѣлком не интересуе. Часто звонят розмаиты агенции и понукают свой товар, свои услугы, банкы, туристичны подприятя, а даже церковны активисты, якы понукают вам “спасеня” в своем фанатизму. Але тым разом было инше.

– Галло, Сем! – учул ем веселый голос мого приятеля, Джима, котрый ня так зове, и нич на то не поражу. То ту уж роженый Лемко и зжытый з тутешныма чудацтвами, иншак барз добрый чоловѣк, з котрым од довжого часу ся приязню. – Галло вам! Што мыслиш в тот викенд робити?

– Як то што? – одповѣл ем му зачудовано. – В суботу цѣлый день обое будеме в телевизору обзирати байкы для дѣтей, забавы и спорт, а в недѣлю з рана, як примѣрны христиане, пойдеме до церкви, а потом з нашыма доб­рыма сосѣдами посѣдаме в огородѣ... и по викенду.

– Та, я знам, – одповѣл мой приятель, – же не мате своей «кары» (авта) и зато понукам въедно з нами ся дагде проѣхати. Е горяче лѣто, и на тот викенд заповѣдают «бютифул» погоду. Понукают розмаиты готари над морем и озерами, але я найвеце собѣ цѣню горску природу, и думам, же и вам горы найближшы сердцю. Што до церкви, то я якыйсь христианин, бо знам, же «без Бога, ани до порога», зато по дорозѣ вступиме до дакотрой ся помолити.

И хто бы не пристал на таку понуку, як в городѣ така горяч – досягат сто ступнев Фаренгайта, а у воздуху така влага, же мате почув, же тота клима – то една велька парня. В суботу рано «летѣли» сьме новицькым шевролетом просто на юг и по якымсь часѣ перед нашыма очами засинѣли поздовжны и дость высокы хребты Кекстилскых гор. Горы, горы! Чиѣ бы вы не были, як магнет притѣгате каждого Лемка, котрый хоть кусчок запамятал красу родных Бескыдов. Притѣгате и тото молоде лемковске поколѣня, кот­ре хоть уродило ся на чужинѣ, отримало од своих родичов духовне наслѣд­ство – любов до Лемковины.

И ту, хоть в чужых горах, каждый Лемко глядат очима свои верхы, обочи, потокы, зарвы, лѣсы ци камѣнный хаос. Така то уж наша лемковска душа и нич уж на то не порадиме. Слѣдителѣ културы, социологы ци историкы, назвут то звычайно – носталгиев. Але для простого Лемка то не выстачат, тота носталгия – то просто страшный боль, незнаный людям, якы не утратили родного закутка землѣ. Мой приятель, Джим, уж скорше на телефон заказал для нас ночлегы и коли сьме ся дость налазили по горскых вертепах, та вечером заѣхали сьме на горску поляну, де стояло пару притулных домиков, назву их кемпингы. Рано збудил ем ся завчасу, бо горскый воздух дае добрый одпочинок, выстачит пять-шѣсть годин спаня. Было ту ищи тихо, нихто ся не крутил лем старшый уж чоловѣк в вельком ковбойском калапѣ зберал по дворѣ папѣриска, котры непочтивы кварте­лешы розметали варе-де. Подышол ем перед входну браму и перечитал надпис на велькой визитовой таблици: «Сай–Бонгало–менаджер мистер Джон Тиханьскый». Треба собѣ вообразити мое заинтересованя з такого припадку, тым веце, же з Тиханьскым под час окупации, в 1942. роцѣ, был ем в лагру примусовой праци в Креници и Новом Санчу. Происходил он з Вѣковы. Без жадного вступу подышол ем до того чоловѣка и поздоровил:

– Дай Боже добрый день!

– Дай Боже здоровля! – одповѣл цѣлком звычайно, якбы то было на дорозѣ до Поворозника.

Не был то, што правда, тот Тиханьскый, з котрым я дѣлил недолю в лагру, але з той самой родины, яка правѣ цѣлым племеном обывала Вѣкову до выселеня.

В дость скорой бесѣдѣ оповѣл ми свой жытепис и з велькым жалем споминал свое родне село.

На западных землях умерал ем з тугы за горами и з плачом писал до Америкы, жебы брат ня ту спровадил. В 1965. роцѣ лишил ем понуру Долну Шлезию и цѣлов родинов наново зачал ем жытя в тых горах. Але то не такы горы, як нашы, и не мате ту ани едной порядной ялицѣ, лем такы хоть якы крячиска. Не е ту ани грибов, ани ягод, ани порядной травы, жебы ся худоба могла пасти, лем в долинах сут якы-такы фармы. Самы горы, хоть зелены, пороснены непридатным лѣсом и скорше бы чоловѣк в них умер з голоду, як нашол даяку пожыву. Дома мал ем красный лѣс коло самой дорогы на Телич, а тамто поле за поточком, што повѣдате, е на нем «бивакове поле»... тоже было мое. Тот крест, што стоит по правой руцѣ, як ся иде на Телич, поставил мой дѣдо, тоже Тиханьскый. Послал ем там одповѣдным людям кус доларов, жебы тоту нашу памятку обновили и обгородили новым плотом. Хоть ми ту материално и добрѣ, нич не бракне, не мам душевного спокою и нараз бы-м тото вшытко шмарил и вернул до родной Вѣковы, аж бы ми вернули мое давне газдовство, таке – з якого ня выгнали, и аж бы оддали стоптану годность лемковского газды. Што ми з того, же мам ту «богатство», як Божого свѣта не вижу, лем тот робочый кѣрят, до котрого запряг ем ся сам, добровольно. Така тота Америка для каждого первого поколѣня. И дѣти, котры ся ту породят, сут уж в «своем жытю» и чудуют ся отцям, же тужат за якымись там бѣдныма горами.

Нараз за невелькым лѣсиком видко было шпилясту церковну вежу, з якой долѣтовало ритмичне битя звона, скликуючого своих вѣрных на недѣльну молитву. Мой приятель Джим, по святочному выстроеный, понукнул пѣшо перейти до той «чирч»... и оддати Богу, што его. За церквов на вельком асфалтовом паркингу было повно авт, а перед церквов групка людей гребла в «джонк» (потрошни) розложеной на даколькых столах. Малы базарикы и велькы рочны базары – то типичный бизнес правѣ вшыткых ту церков, котры не сут никым финансованы и сут лем на своим розрахунку. Мож ту цѣлком туньо купити розны ужытковы речи (такы 1001 дробничок) выиграти кус або проиграти вельо пѣнязей на розмаитых газардовых апаратах. На церковной стѣнѣ великыма буквами така информация: Католицка церква св. Якова. В церкви, звычайно, люде молили ся з кни­жоч­ками в руках, преберали ружанцѣ або красно спѣвали з ксендзом рефрен зо св. Писма, но и мае ся розумѣти, доминовали ту голосны оргоны. Звычайна христианска святыня, и не было бы в том нич чудного, якбы ксендз под час казаня не сѣл собѣ выгодно у фотелу и без ниякой скрухы закурил собѣ... файку. Айно, файку з кривов пипосаров, и з велькым смаком пущал колечка дыму в сторону авдитории. Мой приятель Джим злемковщал его проповѣдь и потихы до уха ми шептал: Такы щастливы номеры выиграли, такы а такы парохиане в «бинчо» (игра на пѣнязи), а доход за остатный тыждень был задоволяючый. Предлагаю тоты пѣнязи призначити на таку, а таку цѣль, и т.д.

Под час св. комунии (причастя) тоту службу повнила молода жена без накрытя головы, иншак барз зручно спомагала флегматичного ксендза, котрого ту кличут «фадер» (отець). Цѣла тота мистерия тримала не довже, як пол годины.

Як сьме вышли уж на двор, та повѣл ем до мого приятеля критичну увагу под адресом той церкви. А он ми так повѣл:

– Ой, Сем, Сем, якый ты ищи стародавный и не знаш нашой Америкы з ей найкрасшой стороны. Та то нич чудного, же ксендз под час казаня курит собѣ файку, то его особна справа. Он ся так справуе в церкви, як и у себе дома, и цѣлком не твердит, же он е чимсь лѣпшый од иншых, грѣшных, людей. Прицерковна игра в «бинчо» дае много доходу, якый часто дѣлит ся межи людей бѣдных, скривженых недолев. Нич тоже в том чудного, же бабы причащают и такой домагают ся того, жебы служити при олтари. Бо чого можут быти полицманами, послами, министрами ци премъерами, та чом бы не мали быти ксендзами? Можут! Ой, Сем, Сем! Ищи ти много бракуе до того, жебы-сь был правдивым демократом.

Потом обозрили сьме карколомну вспиначку алпинистов на высоку камѣнну стѣну, но и бравуру молодых пилотов на планерах (шыряках) над горскыма пропастями. Был то звычайный викенд горячого лѣта 1987. року.

Жерело: С.Мадзелян. Смак долі. Криниця, 2000. 107–110.