Журный: Переступник

Под горою наших Карпат пышно разпространяется богатое село. Через нього тече быстрый поточок. Над поточком стоить велика мурована церков. Супроти церкви жив богатый господарь Иван Кормило. Никому то не было чудным, что он есть богатый. Кто так поступовав, як он, також мог быти богатым. Он каждого дня рано вставав. Не его ластовка зганяла, но он еѣ зганяв. Першим было ему помытися и помолитися, чтобы поблагодарити Бога за то, что помог ему щастливо переночовати ту ноч и просив Бога, чтобы помог ему щастливо пережити слѣдуючий день. Потому выйде на поле, де робить до поздной ночи. И вечером николи не лягав спати, доки не отдав Богу славу за прошлый день.

Его жона наварить фрыштик и в’едно с дѣтьми вынесе на поле и помагае чоловѣкови в роботѣ. Сяк то ишло от понедѣлка до суботы. И в суботу только до трьох годин пополудню робить, а потому приготовляется на недѣлю. Он в недѣлю и в свято первый быв в церкви. Не было такого богослуженя, на котром бы не было Кормила. Словом, быв богобойный и справедливый чоловѣк…

Так жилося Кормилови доты, доки нашим краем розумно управляла мадярска влада под гаслом: Хлѣба и житя народу! Церков и вѣру для душевной поживы! Политику на то званным людям!

Скончилась свѣтова война. Нас оторвали от Мадярщины. И село Кормила попалося под тоту судьбу. До нього прийшов якийсь агитатор и серед улицѣ межи людьми почав кричати: «Свобода! Воля! Свобода!» Кормило при­слу­ху­ет­ся и нияк не мог порозумѣти сесю «волю и свободу». Не удержався от слова. Закричав:

– Та яка свобода и воля? Ци мы досѣ не мали еѣ? Нас никто не рушав! Мы и досѣ свободно жили!

Агитатор прискочив до Кормила и шепнув ему до уха:

– Мало перебачте.  Я с вами окреме поговорю. Вы розумный чоловѣк и с самым вами варта поговорити.

Послѣ доконченя бесѣды, агитатор взяв Кормила за руку и пошов с ним до его дому. Дав принести горѣлки и почав гостити Кормила в его хижи. При гос­тинѣ почав его выхвальовати. И так помалы перейшли они в бесѣдѣ на вѣру и церков. Своею хитрою бесѣдою проти церкви, вѣры и священника так углу­бився до душѣ Ивана, что той почав в зубы скреготати и пястуками грозити священникови.

– Вам треба нову вѣру, нову церков и нового священника, а то лишь вы можете зробити, бо вы есьте найбольшим чоловѣком в селѣ.

 Так докончив агитатор свою бесѣду с Кормилом. А Кормило напившися горѣлки, якой доты дуже мало уживав, мав дораз гнучку душу, бо при горѣлцѣ найскорше можно забаламутити душу чоловѣка.

Коли прощалися, Кормило обѣцяв на свою душу, что постараеся о нову вѣру, церкву и священника.

Сяк починалася фальшива свобода народа.

*

Настало новое житя в родинѣ Кормила. Вже он не може вставати рано, бо цѣлу ноч не спить, занятый думкою о том, як бы мав перевести свою програму. И в день не иде на поле робити, бо не есть часу на то. Треба ходити межи лю­дей, агитуючи за собою. Поле буряном заростае. Та еще и то, что он мае най­больше матеріяльно жертвовати на цѣль своей свободы. Под коротким  часом майже половина маетка розлетѣлось.  Дѣти   ряндявѣ   й голоднѣ. Жона плаче, но помочи не есть. Иван доты все радився своей жоны, если дачто хотѣв ро­бити.  Теперь не то, чтобы он самый радився от неѣ, но и она не смѣе от него най­меньшой рады просити.  Мусить мовчати и  плакати там, де еѣ никто не ви­дить. Нераз выйде в город, сяде, возьме дѣтей на колѣна и всѣ заливають слезами зелену под ними ростучу траву.

Кормило не только в церковных дѣлах веде политику, но и в свѣтских. Он чтороку перемѣньовав своѣ погляды в политицѣ. Майже не было такой партіѣ краю, котрой он не быв бы членом, або и секретарьом.

Настала весна. Люде орють по полю, а Кормило не мае часу на то, бо до нього приходять всякѣ секретарѣ. Один секретарь, видячи, что Кормило больше занимается церковною политикою, як свѣтскою, зато сказав до нього такое:

– Слухай, брате Иване! Начто тобѣ таку вѣру, де треба церков и свя­щен­ни­ка воздержовати?!

Ты быв в старой вѣрѣ, а теперь в новой. Ци то не едно? И там священник и туй священник. И там церков, и туй церков. То всьо едно. Ты лишися такой вѣры, де треба церкви будовати и священников слухати. И ты можеш быти собѣ священником. Ачей ты не знав бы собѣ самый потолковати Святое Письмо так, як хоть котрый священник? Не роби из себе дурня! Лишися вѣры! Она только в рабство веде, а мы за свободу боремеся.

Кормило задумався. Тихо, без слова, зажуреный сидѣв пару минут. По­то­му сказав:  

– Ты правду кажеш. Я позад вѣры в «ковды» маю пойти.

– Не вѣруй никому и в ничто, только в одну нашу свободу, за яку боре­ме­ся!

Секретарь, докончивши бесѣду, дав Кормилови якусь книгу читати, а самый пошов.

*

Найгоршим есть то, коли слѣпый видячому показуе дорогу. Так то бы­ва­ло и в тых часах, коли неграмотный чоловѣк пускався в полемику с свя­щен­ником, котрый есть на то званный, чтобы проповѣдав правдивость ре­ли­гіѣ и не в том, что правдивость религіѣ, бо кождый свою правду доказуе, но чтобы давав неоцѣнимый корм для душѣ, через что душа чоловѣка не попадеся в неволю так туй на земли, як и послѣ смерти.

Кормило читае книгу, а поле дале буряном заростае. В книзѣ вычитав, что вѣра, то лише пуста выдумка. Свято и недѣлю не треба святковати, но робити треба. Книга была так хитро написана, что Кормило стопроцентово повѣровав тому.

Люде в недѣлю идуть до церкви, а Кормило возьме косу, або мотыку на пле­чи и йде на поле робити. Было так, что цѣлый тыждень промарнив без ро­бо­ты, а в недѣлю мусѣв пойти робити. И никто не смѣв ему ничого про­тив­ного сказати, бо была «свобода». Каждый робив, что самый хотѣв.

В души Кормила росте бурян, жалива и терня. Щастя ни в чом не мае. И самый не знае, як направити свое житя; не знае, де есть причина его великого упад­ка. Ходить, як збѣшленый пес, ни з ким порядно не заговорить. Словом, пропавший.

Настала весна 1939 рока. Кормило тогды находився в найгоршом поло­же­ню. И вже николи не выйшов бы быв из того болота до якого залѣз, если бы быв наш край не освободженый тыми, котрѣ колись еще перед свѣтовою вой­ною розумно управляли ним. Знова почалась управа нашого краю под гаслом: «Хлѣба и житя народу! Церьков и вѣру для душевной поживы! Политику на то званным людям!»

Люде не поставкують товпами по улици так, як то было переже. И Кор­ми­ло дома тихо сидить и судить самый себе. В самопосудженю прийшов на ту думку, что як он щастливо жив колись, коли мы были под управою тых, котрѣ те­перь знова перебрали нас под свою святу опѣку. Пересвѣдчився, что та сво­бо­да, яку нам голосили, была только порожным гаслом, якое ниякого хосна не при­несло нашому народу. Что из той свободы, де житя не есть?!

И запершися в свою комнатку, де он колись в свободном часѣ молився, став­ши на колѣнки, жалостно заплакав. Плакав, як мала дѣтина, котра про­ви­нить­ся супроти своих родичов и знае, что за провину буде караня от родичов. С заплакаными очима пошов до  своего давнього священника.

Упав перед ним на колѣна и просив ласки: «Отче! Я согрѣшив! Простѣть менѣ! Приймѣть мене грѣшного до своей церкви. Я до смерти буду такий вѣр­ный до неѣ, яким быв переже 20‑ма роками. Приймѣть мене, як отець прийняв блуд­ного сына.»

Отець духовный пошов с ним до церкви, взяв на себе епитрахиль и вы­спо­вѣдав Кормила. Кормило – переступник майже не зомлѣв, коли учув слова: «Иди в мирѣ и больше не согрѣшай!» В его души чтось так перемѣнно стало, як еще николи не бывало. Он подержав того: «И больше не согрѣшай!», бо при­йшов­ши до дому, пошов у пивницю, де порохом засыпатѣ образы стояли еше от тогды, коли он стався безвѣрцем. Обтер их и не мог своѣ уста отняти от них, ко­ли их почав цѣловати. Як колись они зненавидѣлися ему, так теперь они ми­лы­ми стали ему. И розпочав такое житя, якое провадив перед 20‑ма роками.

*

Ледвы минула перша рочниця от освободженя нашого краю, Кормило вже не той быв, что перед роком. Его поле вычищено от буряна. Дѣти одѣтѣ и сы­тѣ. Жона щастлива, бо она видѣла, что поступ еѣ мужа быв неправильный. И ду­ша его была чиста. То, что за двадцять роков стратив, не много хибить, что под роком навернулося ему.

И своих сынов напоминав, чтобы николи не ишли за стопами его двад­цять-лѣтнього примѣру. Все им зрадив, як велося ему перед двадцять роками и як почало теперь.

Сыны присягли своему отцеви, что они николи не пойдуть за примѣром его минувших 20 лѣт, бо они хотять быти щастливыми так туй на земли, як и по смер­ти на небѣ.

Журный

Жерело: Карпатска Недѣля,
1940.05.26, №21, с.2.
    1940.06.02, №22, с.2.