Золото горит

Ци были подѣи, што стали ся предметом сего повѣданя, ци не были в реал­ности, тко бы то мог знати? Але при той интересной фабулѣ можеме ся зажити и до атмосферы глухого горского села в центрѣ меживойновой Европы, обывателе котрого суть якбы заосталы десь в середновѣку. В той при­мѣрно добѣ перебывал на Подкарпатской Руси и познатый писатель Иван Олбрахт, котрого якраз тот факт поразил майвеце.  Язык, з причин, поясне­ных  в попередном припадѣ, здомашненый.

Люде добры, такое щастя! И не приснило ся бы! Понимаете, на моем лазу гро­ши свѣтлом играют, горят. И не то, же помалу играют, но горят, як солом­ляна хата за сушу. Поломень така велика, бѣла! И уже много людей видѣло. Роз­повѣдали. Цѣлое село о том лиш и гучало. Ото вшитко менѣ до ух доходило, розумѣе ся, переповѣдали. А я такый уже од роду – не повѣрую, покаль сам не змѣряю. Но, а по правдѣ казати, даколи, все же, знаете, гет задумовал ем ся над всѣма тыма бесѣдами: а може, тко го там знае, и поправдѣ на моем лазу гроши – золото свѣтлом играе? Но житейскы дробноты, то едно, то другое, и за золотый поклад, што часами поверх землѣ сияе, думал я мало. И куда бы ищи чоловѣк вшитко ото брал на серио! Всѣ гонят ся за насущным хлѣбом, за реалным грошом. Ку тому я вобще не видѣл, як гроши играти могут, и думаю собѣ: то вшитко казочка, плод буйной фантазии, лачность и егоизм людскый.

Было то в яри. Иду собѣ так, из сокырков у загороду, подчистити, обы косити легше было. Загорода у мене не така уже и велика, но робота из крячинов найде ся. На востоцѣ – бережок, зароснутый крячовлем, а под тым горбком, што по­хожый на даякый насып, – мочарь, де лиш жабы влѣтѣ крегчат. Ниякого од ней хосна. Часто я подумовал, як бы то было добрѣ тот грунок обалити до мочари и выровнати лаз.

Позначил ем, што робити на слѣдуючый день, и взявши сокыру под руку, по­шол я домов. А рано, ледвы зоряти зачало, я был уже такой-такой при лазови. Приближу ся – а мой бережок у поломени! Бѣла поломень, аж кряча лиже. Посмотрѣл я довкола, никого не вижу, и так ем ся спудил, же ем станул на мѣстѣ, ги вкопаный. И держало тото сияня золота коло пять минут, кедь не вецей. Но, думаю собѣ, – щастя! Вартат лиш немного потрудити ся, и збогатну, як рожкатый.

Но туй пришла боязень: а може, там скрыли опрышкы награбеное золото и про­кляли его? Выкоплеш, дотулиш ся до золота, а оно щезне в землю, лиш кля­ть­ба зостане на чоловѣкови. Думаю так – и было ми уже не до роботы. Як прийду домов, розповѣдаю жонѣ о своей пригодѣ. А жона ми розумачка! Говорит: иди в Косву ку Ярынѣ, тота ти правду повѣст: ей воск щи нигда не збрехал. И я ду­маю, но та што, даколи и жону годит ся послухати.

Ледвы я ку той добрал ся. Жие она пиля циганскых хыжок, де ни влѣтѣ, ни взимѣ нѣт окон. Ярыны дома не было. Хыжка ей низка, соломяна. Пахне вдну, як у патицѣ, видав – зѣлем. Нашол я дома невѣстку бабину. Тота сообщила менѣ, же баба пошла ку циганцѣ Шуклянѣ учити ся. Шукляня – девять­де­сять­лѣтна, а щи ку тому босорканя. Знае она вшитко, што на свѣтѣ дѣе ся!

– А вас чей великое дѣло ку нам принесло?

– Но, знаете, ци то великое, ци не онь так…

– Наша баба даст вам на вшитко совѣт. В ей лабошу воск повѣст ушитко, ясно стане вшитко, як на долони. Тямите, коли старого Бузя зарѣзали? Из Шуклянев обѣ тогды смотрѣли, когось там присвистовали, штось там пригваряли и – до­зна­ли ся. Бѣда была лиш у том, же заказано было им за тото дакому сообщити. А вашое дѣло баба наша навѣрно дознае! У вас, видав, розлад у фамилии… Ци так? З тым баба легко знае собѣ порадити! – Стават ся, же зла душа щастю позавидит и «вчинкы» даст. На вшитко тото е у бабы лѣк.

– У мене далеко од того, – говорю. – Я о грошох пришол дознати ся, о тых грошох, што в моем лазу играют перед всходом сонця, што блищат ся бѣлов поломенев, як сонце.

– О! О том не старайте ся!

Через даколько минут привела бабу. Суха, як циганскый конь, очи блискают, як у чорной мачкы. А чорна, як правдива шатрова циганка. Курит пипу и прикаш­луе. Без слова зливат воск.

– Пойдьте гев, – сиплым голосом кличе ку лабошови. Говорит – из рота ей сли­на летит на всѣ бокы.

–Но, смотьте: тот там вѣнець. Дѣло увѣнчат ся успѣхом. А тамты малы точочкы – гроши значат. Видите, много их там! В землѣ они глубоко. А видите там у кутѣ чашу? Тота из церкви. Гроши, тоты ваши будут, а чашу треба церкви вер­нути. А там жолто-ясны рисы – треба думати, же гроши чисты, не прокляты. Людей много зберѣт, бо грѣшно вам самому богатити ся. Они про многых суть приготовены. Занѣ копати зачнете, еден живот мае ся закончити. Обы люде не потерпѣли, зарѣжте чорну мачку и ей кровлев покропѣт навкрест, а мачку спальте на терновум рождю, на том, что доднесь золото прятало.

***

Кирильчуков берег коплют. Людей – множество. Та и тко бы не хотѣл быти бо­гатый? Чеканы отскакуют, земля обсыпат ся. Фуриками возят землю в мочарь. Курят пипы и з нетерпезливостев чекают на того серенчуха, котрому чекан ся за­рве у золоту прятань.

Вночи огень горит. Сторожат поклад. Подѣлят наровно. Богачами ся станут. На­пиют ся, як тому шор. Тот собѣ тото купит, а тот прикупит ку своему…

Обсыпат ся з бережка земля, чеканы аж искры дают, а фуриками земля у мо­чарь ся звожуе.

Гроши не горят. У Кирильчука лаз ровный. А Ярынин воск даколи и збрехати може. Рожкатый пакости чинит!…

Жерело: Димитрій В. Рущак. Домашніе люди. РНГ. Ужгород. 1937. 20–23.