Золото горить
Ци были подѣи, што стали ся предметом сего повѣданя, ци не были в реалности, тко бы то мог знати? Але при той интересной фабулѣ можеме ся зажити и до атмосферы глухого горского села в центрѣ меживойновой Европы, обывателе котрого суть якбы заосталы десь в середновѣку. В той примѣрно добѣ перебывав на Подкарпатской Руси и познатый писатель Иван Олбрахт, котрого якраз тот факт поразив майвеце. Язык, з причин, поясненых в попередном припадѣ, здомашненый.
Люде добры, такое щастя! И не приснило ся бы! Понимаете, на моем лазу грошѣ свѣтлом играють, горять. И не то, же помалу играють, но горять, як соломляна хата за сушу. Поломень така велика, бѣла! И уже много людей видѣло. Розповѣдали. Цѣлое село о том лиш и гучало. Ото вшитко менѣ до ух доходило, розумѣе ся, переповѣдали. А я такый уже од роду – не повѣрую, покаль сам не змѣряю. Но, а по правдѣ казати, даколи, все же, знаете, гет задумовав ем ся над всѣма тыма бесѣдами: а може, тко го там знае, и поправдѣ на моем лазу грошѣ – золото свѣтлом играе? Но житейскы дробноты, то едно, то другое, и за золотый поклад, што часами поверх землѣ сияе, думав я мало. И куда бы ещи чоловѣк вшитко ото брав на серио! Всѣ гонять ся за насущным хлѣбом, за реалным грошом. Ку тому я вобще не видѣв, як грошѣ играти могуть, и думаю собѣ: то вшитко казочка, плод буйной фантазии, лачность и егоизм людскый.
Было то в яри. Иду собѣ так, из сокырков у загороду, подчистити, обы косити легше было. Загорода у мене не така уже и велика, но робота из крячинов найде ся. На востоцѣ – бережок, зароснутый крячовлем, а под тым горбком, што похожый на даякый насып, – мочарь, де лиш жабы влѣтѣ крегчать. Ниякого од ней хосна. Часто я подумовав, як бы то было добрѣ тот грунок обалити до мочари и выровнати лаз.
Позначив ем, што робити на слѣдуючый день, и взявши сокыру под руку, пошов я домов. А рано, ледвы зоряти зачало, я быв уже такой-такой при лазови. Приближу ся – а мой бережок у поломени! Бѣла поломень, аж кряча лиже. Посмотрѣв я довкола, никого не вижу, и так ем ся спудив, же ем станув на мѣстѣ, ги вкопаный. И держало тото сияня золота коло пять минут, кедь не вецей. Но, думаю собѣ, – щастя! Вартать лиш немного потрудити ся, и збогатну, як рожкатый.
Но туй пришла боязень: а може, там скрыли опрышкы награбеное золото и прокляли его? Выкоплеш, дотулиш ся до золота, а оно щезне в землю, лиш клятьба зостане на чоловѣкови. Думаю так – и было ми уже не до роботы. Як прийду домов, розповѣдаю жонѣ о своей пригодѣ. А жона ми розумачка! Говорить: иди в Косву ку Яринѣ, тота ти правду повѣсть: ей воск щи нигда не збрехав. И я думаю, но та што, даколи и жону годить ся послухати.
Ледвы я ку той добрав ся. Жие она пиля циганскых хыжок, де ни влѣтѣ, ни взимѣ нѣт окон. Ярины дома не было. Хыжка ей низка, соломяна. Пахне вдну, як у патицѣ, видав – зѣлем. Нашов я дома невѣстку бабину. Тота сообщила менѣ, же баба пошла ку циганцѣ Шуклянѣ учити ся. Шукляня – девятьдесятьлѣтна, а щи ку тому босорканя. Знае она вшитко, што на свѣтѣ дѣе ся!
– А вас чей великое дѣло ку нам принесло?
– Но, знаете, ци то великое, ци не онь так…
– Наша баба дасть вам на вшитко совѣт. В ей лабошу воск повѣсть ушитко, ясно стане вшитко, як на долони. Тямите, коли старого Бузя зарѣзали? Из Шуклянев обѣ тогды смотрѣли, когось там присвистовали, штось там пригваряли и – дознали ся. Бѣда была лиш у том, же заказано было им за тото дакому сообщити. А вашое дѣло баба наша навѣрно дознае! У вас, видав, розлад у фамилии… Ци так? З тым баба легко знае собѣ порадити! – Ставать ся, же зла душа щастю позавидить и «вчинкы» дасть. На вшитко тото е у бабы лѣк.
– У мене далеко од того, – говорю. – Я о грошох пришов дознати ся, о тых грошох, што в моем лазу играють перед всходом сонця, што блищать ся бѣлов поломенев, як сонце.
– О! О том не старайте ся!
Через даколько минут привела бабу. Суха, як циганскый конь, очи блискають, як у чорной мачкы. А чорна, як правдива шатрова циганка. Курить пипу и прикашлуе. Без слова зливать воск.
– Пойдьте гев, – сиплым голосом кличе ку лабошови. Говорить – из рота ей слина летить на всѣ бокы.
–Но, смотьте: тот там вѣнець. Дѣло увѣнчать ся успѣхом. А тамты малы точочкы – грошѣ значать. Видите, много их там! В землѣ они глубоко. А видите там у кутѣ чашу? Тота из церкви. Грошѣ, тоты вашы будуть, а чашу треба церкви вернути. А там жовто-ясны рисы – треба думати, же грошѣ чисты, не прокляты. Людей много зберѣть, бо грѣшно вам самому богатити ся. Они про многых суть приготовены. Занѣ копати зачнете, еден живот мае ся закончити. Обы люде не потерпѣли, зарѣжте чорну мачку и ей кровлев покропѣть навкрест, а мачку спальте на терновум рождю, на том, что доднесь золото прятало.
***
Кирильчуков берег коплють. Людей – множество. Та и тко бы не хотѣв быти богатый? Чеканы отскакують, земля обсыпать ся. Фуриками возять землю в мочарь. Курять пипы и з нетерпезливостев чекають на того серенчуха, котрому чекан ся зарве у золоту прятань.
Вночи огень горить. Сторожать поклад. Подѣлять наровно. Богачами ся стануть. Напиють ся, як тому шор. Тот собѣ тото купить, а тот прикупить ку своему…
Обсыпать ся з бережка земля, чеканы аж искры дають, а фуриками земля у мочарь ся звожуе.
Грошѣ не горять. У Кирильчука лаз ровный. А Яринин воск даколи и збрехати може. Рожкатый пакости чинить!…
Жерело: Димитрій В. Рущак. Домашніе люди. РНГ. Ужгород. 1937. 20–23.