Босорканя

Автор не е из тых, што ся годны похвалити великым числом появеных тво­ров. Но повѣданя его пред­ставляют характерну «подкарпатску школу», кедь так можеме повѣсти. Из них можеме видѣти як сужетну, тематичну линию, так и манеру повѣданя, котру найдеме у такых нашых корифеев сво­го часу, як Маркуш, Миговк и др. Се прозражуе нам, же вшиткы они учили ся из тых самых жерел.  Што ся ты­че языка, выходячи з норм выдавательства «Русскій Народный Голос», даколи хоснуют тамошны авторы русскы слова, котрых значеня и контекст не цѣлком розумѣют, а даколи замѣняют нима нашы домашны слова, з иншого зась боку густо там суть, природно, нашы слова, котры до русского языка не належат. Про то, думаеме, не зробили сьме великый грѣх, же текст есьме здомашнили, головно, кедь зважиме на назву зборничка повѣдань, з котрого сьме го взяли.

Одколи Данило Галушка женил ся на Гафѣ Верховинцѣ, очи цѣлого села обер­нули ся на Гафу. Судят лиш за ню. И е кому судити, и е за кым слѣдити. Пред­ставте собѣ: двор пяницѣ и побойцѣ Гриця Галушкы обнесеный решѣтков. Двор чистенькый и полный всего. В нем даже и пулькы видко, што дотеперь во­ди­ло ся лиш у Хаима Бера або Лайбиша.

Гафа – фуремна, румяна, ниже середного возросту, приятной усмѣхненой тва­ри. Еѣ постоянно мож видѣти на дворѣ або в полѣ, на нивѣ. Она майже не вы­хо­дит «в шанц» – посидѣти к жонам. Не привыкла она к тому, и не тягне ю. Ото але и дало побудку жонам «розважно и навперед, доколь ищи не поздно» поговорити о Гафѣ. Так и идут о ней «попередны нарады», чим лиш она до села пришла. А тому немного буде, вшиткого лиш лѣт сѣм.

– Босорканя она: Маря Файна видѣла ю, як вночи рыбы ловила. Калина Лиха-Галузишина видѣла, як зѣля на «баяня» зберала. И цѣлы вязкы зѣля мож у ней ви­дѣти дома за образами и селеменами. А баба Каня-Повѣтруля готова у вся­кый час присягати, же видѣла в тоту ноч, но точка-в-точку таку молодицю, як Гафа, летѣти на терлицѣ в табор. И сомнѣву не е, же то Гафа была. Она, лиш она! Вѣдь в цѣлом селѣ кромѣ ней нѣт босоркань.

– Босорканя! Не мала бы моци, як блоха в попелю!

Уже семый год як жие в селѣ и, представте собѣ, ни з еднов жонов не повадила ся, ни з еднов не побила ся, повѣжте, про Бога, та не босорканя она? Но, тадь я, – доверже Калина Брюхачка, – день не могу передневати, обы сьме ся из ку­мов Михалихов або свахов Пилипихов не дачом не цоркнули. Знаете, год тому и фиш­карош заробил. Але я не паскуда жадна! В той жонѣ, видав, нечистый дух сидит, пропал бы от щеных, – крещеных, – и тот юй не дозволят выходити ку жонам.

– То бы ищи, кумо, нич было, но она од «всякого дыхания» молоко сербат и масло колотит, перебачте, и од мыши, и од жабы, и од всякой скарѣди. Но, пред­ставте собѣ, же од той комоницѣ, што в огородѣ, што Данило «порошком» загноил, и од тых бѣдных помый ци може една корова кормити жидчата Абрум-Идовы и Хаимовы? Говорят, же и нищых гостит молоком. Видав, уже дозлила Богу, одбераючи молоко у «каждого дыхания» и людскых коров. Алмужну дае. Боит ся, жебы по Божому позволению, назливши Бога, не допустил Бог рож­ка­то­му, тому, што будучи девять дни немытов и немоленов, выквочила его из знос­ка под плечом, – обы не заморил ю.

– А лиш тому и быти, – одобряют всѣ присутны.

– А нашы ракы, кумо, та ци не босорканѣ загнали на Верховину? Памятаете, свахо, як бывало, и колько раков мож было наловити черпаком? Говорят, же Юра Юрцев и не хотячи продал ракы! Было так: вертал ся он з Лаза домов. На­встрѣчу ему молодиця и – ни з того, ни з чого – зачне:

– Бачику, продайте мнѣ ракы из вашой рѣкы!

Извѣстно, Юра любит фиглевати.

– Дай, поцюлую тебе, – говорит, – и лови, колько будеш потребовати.

– Нѣт, – говорит молодиця, – я грошима плачу.

Но, и зговорили ся на пятех стрѣберных. А рано Юра нашол у себе в жебѣ пять черепков. И з того часу хоть зо свѣчков гледай – рака не найдеш.

– А… а бурю прошлого года в лѣтѣ тко на горы заслал?

Туй и понурили ся кумы зо свахами в розважаня о босорканях и их чародѣйной силѣ.

Кой мня заставите присягнути, ци поправдѣ босорканя геройка нашого повѣ­да­ня, ци нѣт – та верабоже, не годен буду. Просѣт ся од нашых жон: они тото бу­дут добрѣ знати.

Я ся од них просил. При менѣ не хотѣли зознати ся: не вам, дѣ, панам о том го­во­рити! Вы не будете хотѣти ани вѣровати тому!

Молода Маря поникала на мня понуро и, стямивши, же я даяк необычайно по­зи­раю на ню, з усмѣвом повѣла:

– Я бы вам, паночку, дуже желала, обы вам на шею еден вечур имила ся дакот­ра из босоркань! – И на всый рот вшыткы присутны ся розсмѣяли.

Покладѣм, же Гафа – босорканя: «в шанцу» из жонами нигда не сидит. Сорочка на нюй бѣлѣйша од вшиткых женскых сорочок на селѣ. Двор у ней полный все­го. Василь и Маричка, дѣточкы ей, все лиш во своем дворѣ бавлят ся… Платя на них – од снѣга чистѣйшое. Корову она в череду не пущат, и дае тота басно­словно много молока. Сама же Гафа до церкви ходит. Но кума Громувка и на тото мае замѣтку: кумочка ей, Верховинка, и Бог знати што во церкви робит – и не молит ся, и не шепче. Молит ся, а тото и не видит, же, напримѣр, Мѣшканя в замащеном од гною платю до церкви пришла, авадь же у сѣмдесятпятьрочной Бор­сучкы чижмы, ищи вѣнчалны, замащены иззаду, од всякого калу.

Но, судѣт сами, ци не босорканя она?

Жерело: Димитрій В. Рущак. Домашніе люди. РНГ. Ужгород. 1937. 16–19.